Татьяна Варнек - Доброволицы
Дилижаны услышали наши служащие и вышли нас встретить. Они не позволили нам ехать прямо в дом и попросили свернуть на ферму. Нам объяснили, что в доме полный разгром и что жить там нельзя!
Ферму же не тронули, и наши служащие предложили пока остановиться у них, что мы и сделали. Пришли туда и учительница, и прислуга, которые оставались жить в доме. Они много пережили, но в конце концов их не тронули.
Вещи свои они сохранили и припрятали к себе кое-что из нашей посуды. Вот что все они нам рассказали.
Большевики пришли к нам с рассветом 18-го, то есть рано утром после нашего бегства: задержала их темнота, и они заночевали в нескольких верстах от нас, что нас и спасло и дало возможность убежать. Первое, что они спросили, это: «Где генерал и его семья?» Не найдя нас, они схватили нашего старого рабочего Фурсова и расстреляли на глазах его жены и дочери, обвинив в том, что он нас предупредил. Он в этот день по своим делам поехал за сорок верст в деревню Тангинку и там неожиданно наткнулся на большевиков. Поняв, какая опасность нам угрожает, он тропинками побежал обратно, чтобы нас предупредить, и опередил большевиков часа на два, но, когда пришел в Москалевку, нас уже не было.
У него было много врагов, так как знали кругом о его отрицательном отношении к большевикам. Возможно, что кто-нибудь, кто видел его в Тангинке, придя к нам, его узнал, и этого было достаточно, чтобы его расстрелять. Похоронили его во фруктовом саду. Но на этом расстреле убийцы не успокоились: они вытащили из карманов фотографию какого-то незнакомого генерала и хотели прикончить кухарку, говоря, что она генеральская мать и похожа на фотографии. С большим трудом удалось доказать, что она прислуга, то же самое было и с ее дочерьми — горничными, которых обвиняли, что они генеральские дочки. Но их тоже спасли.
Наше имение очень понравилось штабу, который там и устроился. Большой, благоустроенный дом, полная чаша всего: бассейн с питьевой водой, сад, огород, сено, дрова и вся живность. Кроме штаба, по всему имению останавливались проходившие части, обозы, беженцы…
Штаб простоял у нас несколько дней. Когда все свиньи, птица были съедены, на огороде не оставили ничего, он двинулся вперед!
В доме тогда было еще относительно все цело. Но после ухода штаба через дом прошли многие сотни людей. Каждый забирал с собой что только мог. Дрова кончились, рубить новые было лень, и стали жечь на кострах мебель.
Петербургские сундуки на плоской крыше стояли благополучно почти до самого конца, и, только когда появились обозы с беженцами и бабы бросились грабить, они разбили временную крышу веранды и нашли все. Пошла вакханалия! Через крышу вытаскивали ковры, белье, меха. Начались драки!.. И большая часть вещей тут же раздиралась на части: рвали дорогие меховые манто, скатерти, ковры…
Потом в лесу мы находили куски материй и меха. Когда уже нечего было грабить, стали разбивать все, что не могли унести. Нашим служащим удалось спасти одну корову и пару свиней, сказав, что это их собственные. На винограднике не осталось ни одной ягодки. В садах все же осталось кое-что. Главным образом груши и яблоки зимних сортов, которые в августе были совершенно зеленые, но на нижних ветках и они были сорваны. Огород и бахча имели самый жалкий вид, все потоптано, поломано и уничтожено!
Узнали мы и о судьбе тех помещиков, которые не успели убежать. Ближайшие наши соседи, профессор Филиппов с женой, бежали, а сыновья, юноши, ушли в горы, в лес и прожили там все это время. По ночам они спускались к себе на огород и в сад за пищей. Но все остальные, не уехавшие, были расстреляны — военный врач Протасов, Кравченко, Марков и Яковлев — старик из разбогатевших крестьян. Он жил безвыездно в своей усадьбе, семьи у него не было. Большевики нашли, что он похож на какого-то генерала, и на всякий случай его расстреляли. Даниловы в это время не жили у себя в имении. Их чудный дом с колоннами был разграблен, а затем сожжен до основания.
Мы переночевали на ферме, где наши служащие постарались устроить нас как можно лучше. А на другой день мы пошли в дом. Картина представилась нам ужасная: окна все были выбиты, зеркала разбиты вдребезги, мебель, которую не сожгли, была порублена шашками, все обивки, занавески сорваны. В кабинете все книги, журналы, документы, фотографии были разорваны на мелкие клочки, и ворох разорванной бумаги толстым слоем покрывал пол.
Рвали книги в поисках денег. У пианино были отрублены все молоточки, и оно было набито тухлыми помидорами. На стенах всевозможные безобразные надписи и рисунки, в углах комнат… уборные!
Трудно себе представить картину, которую мы увидели! Вокруг дома все было вытоптано и… поломано!!!
В кладовке стены были все исковерканы, и, если бы мы не взяли вещей с жемчугом, — все бы пропало! Небольшое количество денег, которые папа зарыл за беседкой, исчезло — большевики копали вокруг дома в поисках клада и, конечно, наткнулись на эти деньги. Но драгоценности, которые были зарыты далеко в лесу, остались целы.
Положение наше было отчаянное, но выбора не было. Хотя все было разорено, урожаи почти полностью пропали, мы остались почти без денег и вообще без ничего, единственная возможность как-то прожить была — оставаться у себя, приводить все в порядок и начинать все сначала.
Здесь, по крайней мере, была крыша над головой и мы были у себя. Мы сразу же начали очищать дом. Перебрали все разорванные бумаги и книги в поисках документов и фотографий, кое-что находили, подбирали и склеивали, несколько кусков фотографий нашли в помойной яме. Из запасных стекол починили окна, а другие забили досками. Удалось починить кое-что из мебели, кровати, матрасы. Все надо было как следует вычистить, вымыть. Это заняло дней пять, и мы перебрались к себе. Кухарке удалось припрятать кое-что из посуды, а некоторые служащие получили в подарок от большевиков кое-какие наши вещи, которые они нам вернули. Все это была капля в море, но позволяло нам как-то обернуться.
Мы стали ходить по имению и искать брошенные и потерянные грабителями вещи. Так, я нашла свой кожаный несессер, в котором остались некоторые предметы — мыльница, щетка… Нашли два куска от папиного бобрового воротника его николаевской шинели, из которых мы с Аней смастерили себе шапки. В общем, все, что находили, чистили, мыли и приспосабливали к употреблению. Несколько вещей нам вернули крестьяне из Небуга, сказав, что это им подарили. Может быть, это и так, а может быть, и сами грабили.
Комендант Туапсе прислал нам большой кусок суровой бязи с красными полосками — из нее было сшито каждому из членов семьи по одной вещи: я получила платье, тетя Энни — блузу и т. д.
