Вильгельм Адам - Катастрофа на Волге
Я откланялся. Ни разу еще за все время войны у меня не бывало так тяжело на сердце, как сейчас, когда я с почти пустыми руками отправлялся в обратный путь, в штаб армии.
Я поспел в самую последнюю минуту к самолету, летевшему в Харьков. Он был чуть ли не битком набит курьерами, зондерфюрерами, служащими вермахта, командирами фронтовых войсковых частей, которые возвращались из отпуска или с курсов боевой подготовки. Для меня было забронировано место как раз за кабиной пилота. Вокруг шел оживленный разговор. Но я не слушал: я не в силах был побороть глубокую апатию, которая охватила меня после всех испытаний этого дня.
Неужели Верховное командование вермахта и генеральный штаб сухопутных сил действительно считали возможным осуществить наступление на расстояние в 650 с лишком километров без значительных потерь для нас? Группе армий «Б» удавалось, правда, окружать и уничтожать большое количество советских войск. Противник, однако, отступал за Дон и, несомненно, еще доставит нам очень много хлопот в предстоящих боях за Сталинград.
Но как же можно планировать войну, ставя огромные стратегические цели, и при этом забывать о своевременном пополнении живой силы, оружия и техники? В каждой военной школе учат, что прорыв хорошо укрепленной неприятельской полосы обороны требует от наступающих значительных жертв, если только прорыв вообще удастся. Уже в Первой мировой войне русские показали образцы мастерства в обороне. Неужели Главное командование сухопутных сил забыло об этом? Разве не нужно было принять срочные меры, как только от наших наступающих армий поступили первые сообщения о больших потерях? Разве мы не заблаговременно информировали шеф-адъютанта Гитлера генерала Шмундта, генералов Фельгибеля и Окснера о потерях и самым настоятельным образом не предостерегали, что, если нам не дадут пополнения, угрожающее положение неминуемо?
Мы слышали одни только слова обещания, но сделано ничего не было. Сейчас меня особенно мучила мысль о том, как безответственно верховное командование недооценивает советские войска. Что же теперь будет, если в предстоящих боях наши потери возрастут? Есть ли вообще на нашем тысячекилометровом фронте резервы, которые могли бы закрыть возможные бреши?
Я так и не придумал никакого выхода из положения, когда самолет приземлился на харьковском аэродроме. В то время здесь царило большое оживление. Транспортные самолеты, курсировавшие в различных направлениях, стояли наготове. Меня ждал летчик из нашей эскадрильи. Мы тотчас же вылетели и к вечеру были в Осиновке.
Прямо с аэродрома я пошел к генералу Паулюсу. Он осунулся и побледнел от бессонных ночей. Прежде такой прямой и стройный, сейчас он как будто сгорбился. Я почувствовал, как тяжело этому человеку нести бремя возложенной на него ответственности.
— Ну, Адам, чего вы добились в ставке?
Не тратя лишних слов, я доложил о печальных результатах полета в Винницу, стараясь не выказывать свое волнение и разочарование.
— Ах вот оно как! Я, стало быть, должен брать Сталинград измотанными дивизиями, — с горечью сказал Паулюс, когда я кончил свой доклад.
— Мюллер-Гиллебранд заверил меня, что прибывающие маршевые роты будут направляться преимущественно в нашу армию. Конечно, этого мало. Но надо полагать, Главное командование сухопутных сил позаботится хотя бы о том, чтобы сменить наши обескровленные дивизии, если нет достаточного пополнения.
Я сам не верил в эту возможность, но мне хотелось сказать что-нибудь такое, что не омрачило бы и без того беспросветную обстановку. Однако Паулюс не склонен был обольщаться.
— Нет, Адам, это нереально. Откуда возьмутся эти дивизии? Мы ведь уже не раз толковали о резервах. Гитлер и знать об этом не хочет. По-видимому, план этого наступления уже в своей основе был плодом легкомыслия и верхоглядства. Нас поэтому не в чем упрекнуть: мы сделали все, что было в наших силах. С первого же дня наступления мы давали правдивую информацию. Вы-то знаете, мне никогда не было свойственно недооценивать противника. Я не остановился перед тем, чтобы выступить со своими предостережениями и в присутствии Шмундта и Фельгибеля и всех прочих.
— Я могу это удостоверить с чистым сердцем и спокойной совестью, господин генерал.
— Бои под Калачом показали нам, что русские больше не намерены без борьбы отдавать территорию. Наши солдаты в результате физического и душевного напряжения, потребовавшегося от них в последние дни и недели, изнурены, оружие и техника в значительной мере выбыли из строя. И вот теперь измученные войска, которые целые семь недель не имели ни дня отдыха, должны снова идти в наступление.
— Именно потому, что я все это знаю, господин генерал, я в Виннице описал наше положение самыми мрачными красками.
Паулюс задумался, потом продолжал:
— Генерал Блюментритт, мой преемник по должности первого обер-квартирмейстера в генеральном штабе, объезжает сейчас в качестве инспектора Восточный фронт. Он дал знать, что будет и у меня. Я еще раз все ему расскажу. Если есть вообще какой-нибудь способ нам помочь, то он наверняка это сделает.
Простившись с Паулюсом, я поспешил к начальнику штаба, который уже ждал меня. Я знал, что Шмидта нелегко пронять, но, когда он выслушал мой краткий доклад, его все-таки взорвало.
— Наша пехота прошла с боями больше пятисот километров. Как видно, господа из Главного командования сухопутных сил забыли, что это значит. А ведь слишком туго натянутый лук, чего доброго, переломится. Но не смотря на все, Адам, не будем вешать голову. Я доверяю нашим бравым солдатам. Конечно, они ворчат. Но когда придет приказ наступать, они снова пойдут вперед. Я убежден, что мы достигнем нашей цели.
— Вы полагаете, господин генерал, что предстоящие бои принесут нам меньше потерь?
— Вот уж нет. Во всяком случае, мы подготовили для переправы через Дон две дивизии с пока еще почти нормальной численностью — 76-ю и 295-ю. Я дал им последние маршевые батальоны. На командиров можно положиться. Кроме того, вы, вероятно, уже слышали от командующего, что к нам прибудет генерал Блюментритт. Мы хотим с ним снова поговорить начистоту.
Форсирование Дона
На командный пункт оперативного отдела армии прибыл генерал Блюментритт. Последние приготовления к форсированию Дона и наступлению на Сталинград закончились. Дивизии стояли на своих исходных позициях. Паулюс и Шмидт еще раз подробно обсудили с генералом Блюментриттом наступательные операции.
Командующий армией подчеркнул, что успех может быть гарантирован, только если будет исключена всякая угроза северному флангу протяженностью 400 километров. Таким образом, Блюментритт получил весьма поучительное впечатление о той угрожающей обстановке, в какой мы находились.
