Татьяна Догилева - Тогда, сейчас и кот Сережа
О, что с нами было!!! Это не описать. Такой взрыв радости и счастья! Детского, чистого, оглушающего! Я кричала, что внукам буду рассказывать, что мне Чайковская поставила 6.0.
Леша тоже сиял, представляете, олимпийский чемпион радовался высоким оценкам в каком-то реалити-шоу! И как! А за кулисами, сквозь это наше счастье, он твердил: «Отдайте нам нашу бронзу, и мы пойдем домой!» И мы хохотали. Здорово!
Продолжение следует.
5. Танцы на льду
(третья часть)
Вот такой у нашей пары был взлет. А после взлетов, как правило, следует падение. У нашей пары последовало.
Тут все вместе как-то неудачно сложилось. Я же не предполагала, что так долго задержусь в проекте «Танцы на льду», не было для таких предположений никаких оснований, а тут у нашей пары вдруг возникла очень мощная зрительская поддержка, зрители слали и слали за нас свои sms. А я время-то все свое уже отдала под гастроли и спектакли! Тяжело мне очень стало. А Леша тоже был невероятно занят в Питере.
Так что на подготовку следующей нашей программы остались нам ночь да день. А потом после нескольких 6.0 за «Бяки» я сбрендила от успеха и решила, что я лучше всех все во всем понимаю. У меня такое редко, но случается. Я очень боюсь таких моментов, потому что кто-то наверху строго приглядывает за моей гордыней. И как только она голову приподнимает, хозяйка ее (я, в смысле) тут же получает неслабый удар, кулаком прямо в солнечное сплетение. Это подтверждено опытом всей моей жизни, поэтому я, в принципе, очень аккуратна со своей гордыней, но иногда находит, врать не стану. И чаще всего выражается именно так, как тогда было: я все лучше всех знаю, в том числе и как ставить программы на льду. Во дура! Так что я опять ультимативно заявила, что буду кататься только под ту музыку, под которую захочу, сама, мол, выбирать стану… «Черт ли сладит с бабой гневной!» – решили руководители и даже спорить со мной в этот раз не стали, и я велела музредактору подобрать фонограмму советской песни «Орлята учатся летать!». Ну, чтобы опять смешно было. Мне виделась такая задорная физзарядка на льду. О-о-о!
Приехал мой любимый Урманов, и встретились мы с ним на катке в 12 ночи. Послушал он фонограмму и мою ересь про физзарядку, что-то попробовал на льду и… Я его таким никогда не видела. Он бывало на меня поругивался на тренировках: «Что ты все за меня цепляешься? Что ты на мне виснешь?» А за кого мне еще было цепляться? За воздух? Я так не могла. Я все безропотно сносила. «Строжит», – объясняла я в профайлах. Он просто хотел от меня больших успехов в освоении льда, а с успехами в этом направлении у меня было ниже среднего. А он же талант, ему уже хотелось чего-то, где бы он мог хотя бы в одну десятую своего мастерства кататься, а тут рядышком такой тяжеленький чемоданчик без ручки… Я как-то сказала судьям и зрителям на съемке: «Алексей Урманов – олимпийский чемпион в одиночном катании, он никогда на льду в руках ничего тяжелее медали не держал, а тут ему вручили 65 кг живого веса, вообще не стоящего на коньках». И было это чистой правдой. Я к концу своего пребывания в проекте хорошо похудела. Но он тоже похудел, так что соотношение весов осталось прежним.
Но вернусь к той драматической ночной тренировке. Урманов вдруг сказал тихо, но как-то… даже и слова не подберу… Какая-то сдерживаемая ярость была в его словах. «Я не могу под это кататься. Я спортсмен, понимаешь? От меня катания ждут. А это получается, что я сам над собой и над своей профессией издеваюсь. Я не буду этого делать». Я просто испугалась, у меня же и в мыслях не было обижать моего великого чемпиона, я боготворила его. А вот обидела. Действительно обидела, по его лицу это было видно.
Как же мне стало стыдно! Я ощутила себя очень глупой, вздорной, беспомощной и абсолютно кругом виноватой. Я стала рыдать и просить прощения. У Леши. Потом в два часа ночи позвонила главному продюсеру Сергею Кардо и, рыдая, сообщила, что я срываю предстоящую съемку и виноват во всем только мой идиотизм, что музыка не подходит и времени у нас нет, что прошу за все прощения, но что делать, не знаю. А они стали меня утешать и просили успокоиться, в смысле Урманов и Кардо, да и те немногие люди, что были на катке.
Времени действительно не было. Всю ночь мы с Лешей перезванивались и предлагали друг другу варианты музыкального сопровождения и как-то сошлись на песне «В Одессу Костя как-то в мае…». Уж и не помню, как там складывалось по времени дальше, но придумали мы программу очень быстро, тут уж я сказала: «Хватит, Леша, быть тебе вешалкой для меня, ты давай немного сам покатайся, а я рядом постою и повосхищаюсь». А потом и поддержечку новенькую выучили: я держалась только ногами за его поясницу и висела впереди него головой вниз, не держась руками. И все вроде было в порядке… Но…
Я ведь, когда ожидала вселенского позора за «Бяки-буки» и молилась, чтобы пережить его достойно, я добавляла: «И больше я на лед не выйду, обещаю». А сама вышла… Ну, и получила то, что заслужила. А получила я гипертонический криз. Плохо себя чувствовала в день съемки и, отработав тракт, пошла к врачу. У нас рядом с катком всегда дежурила машина скорой помощи и со зловещей надписью на борту «Соломинка». Там заспанный врач измерил мне давление и заявил: «Никакого льда». Вкатил мне два укола, один из которых был успокаивающий, и стал меня, и так напуганную и несчастную, еще и ругать: «Куда вы полезли? Вы в паспорт свой иногда заглядываете?»
Потом началась катавасия: кататься мне или нет. А я уже под фенозепамом, у меня все как в тумане, легла я на диванчик и провалилась в какой-то бред. Разбудил меня часа через два все тот же врач, который велел мне в паспорт заглядывать, и проникновенно сообщил: «Татьяна, надо кататься».
Show must go on! А я совсем дурная. И испуганная. Не хотелось мне инсульт получить на льду. У нас же у всех свои внутренние страхи. А я целый год очень тесно общалась с великой русской актрисой Натальей Гундаревой, мы с ней спектакль вместе делали. Она действительно была великой во всем: в красоте, в таланте, в жизненных принципах, отношении к профессии. И очень она была сильная и нежная. Мне она казалась абсолютной хозяйкой своей судьбы. И вдруг такая трагедия – инсульт. Она наш спектакль всего два раза и успела сыграть. У нее была большая нагрузка в театре, и она никогда не отменяла спектакли по состоянию здоровья. Догнала ее болезнь уже на отдыхе, а у нас дачи были рядом, мы в одном месте снимали.
Это я к тому, что я не просто так боялась за себя. Очень боялась. А меня все стали уговаривать кататься. Один Урманов сказал: «Как она решит, так и будет!» И повел меня на свежий воздух выгуливать, как ребеночка. Решила я кататься как смогу. «Конечно, – сказал мой драгоценный партнер. – Как сможешь. Я тебя буду страховать». Откатали мы своего «Костю в Одессе». Помню только яркие вращающиеся, как на карусели, огни и Урманова. О, как он меня берег! Как был внимателен и сосредоточен только на мне! Разве можно им не восхищаться и не быть ему благодарной всем своим существом и душой?!
