Сергей Ушаков - В интересах всех фронтов
Нам не удалось установить общее число уничтоженных и поврежденных во время этого вылета вражеских самолетов, но только после бомбометания последнего экипажа на земле горело девять машин противника.
Посадку нам пришлось производить у соседей, на незнакомых аэродромах наш аэродром закрыло туманом. К 12 часам следующего дня мы перелетели на свой аэродром, а в 16 часов должны были начать подготовку к очередному боевому вылету. Предстояла бомбардировка аэродрома в районе Сталине, где базировались бомбардировщики противника, действовавшие на Сталинградском фронте.
Назначенное время еще не наступило, и каждый занимался своим делом. В комнату вошел мой хороший товарищ, тоже штурман, Константин Иконников, никогда не унывающий, умный и добрый человек. Константин прибыл к нам в полк недавно, до этого он воевал на самолете ДБ-3, произвел 77 боевых вылетов, из них половину днем. Был дважды сбит, но оба раза ему удавалось сесть на нашей территории. Война застала Константина в Забайкалье, а уже 8 июля 1941 года он, взлетев с аэродрома Орел, повел свое звено на бомбардировку железнодорожного узла Брест. За короткий срок пребывания в нашем полку Константин проявил себя большим мастером штурманского дела, смелым, настойчивым в достижении цели.
Костя подошел ко мне, сел рядом и, немного помедлив, сказал:
- Неважное сообщение принес я тебе, Сергей! Вот прочти! - и передал мне телеграмму.
В телеграмме сообщалось, что моя жена больна тифом и находится в очень тяжелом состоянии. Я задумался. Тиф... Хотя он не косил всех подряд, как в прошлую войну, но так или иначе это заболевание было очень опасным. В телеграмме сказано: "в очень тяжелом состоянии". Что я могу сделать? Как помочь жене?..
- Слетал бы завтра, Сергей, в Казань. Может быть, и поможешь чем, будто угадав мои мысли, сказал Костя.
- А как я могу это сделать? - с удивлением спросил я.
- Разве ты не знаешь, что наш экипаж перегоняет свой самолет в Казань, на ремонт?
- Ну и что? Не мой же самолет перегоняют, а твой.
- Какое это имеет значение? Поменяемся экипажами - ты полетишь на завод, а я буду летать здесь вместо тебя. Додонов возражать не будет?
- Возражать не будет, но для такой перестановки необходимо разрешение командира полка.
- Идем к нему, - решительно сказал Костя. - Докладывать буду я.
Мы поднялись на второй этаж и, получив разрешение, вошли в кабинет.
- По какому поводу делегация? - предупреждая наш доклад, спросил командир.
Костя очень коротко и в то же время обстоятельно изложил суть дела и, положив телеграмму на стол, попросил разрешить нам временно поменяться местами. Я молча ждал ответа командира. По боевому опыту и штурманскому классу мы с Костей равнозначны. Значит, от такой перестановки ничто не пострадает. Какой же довод можно выдвинуть против?
Задушевной беседы с командиром не получилось. После небольшой паузы он сказал:
- Ушаков - штурман, а не врач... Его присутствие не может оказать положительного влияния на исход болезни, да и не пустят к больной тифом. Поэтому я не вижу необходимости разукомплектовывать сплоченный боевой экипаж Додонова. Идите и готовьтесь к вылету, - уже обращаясь ко мне, заключил командир.
Молча мы спустились на первый этаж... Перед тем как расстаться, я сказал:
- Может, прав командир...
- Оправдать можно любое решение, - с раздражением ответил Костя.
Закончив подготовку к полету и выслушав последние указания командира полка, все вылетающие экипажи по установившемуся порядку отправились на аэродром, к стоянке своих самолетов. Когда мы уже надевали летную амуницию, подошел комиссар нашей эскадрильи Владимир Васильевич Николаев.
Летчик по образованию и опыту работы, он был недавно выдвинут на эту должность, но по-прежнему входил в боевой расчет экипажа Владимира Пономаренко в качестве второго летчика и летал на боевые задания наравне со всеми. Тем не менее он успевал всюду, был в курсе всех дел и жизни эскадрильи. Владимир Васильевич был моложе многих из нас, однако, несмотря на это, пользовался большим авторитетом.
Я сидел под плоскостью самолета на 500-килограммовой бомбе, натягивал на хромовые сапоги меховые унты и не заметил, когда комиссар сел со мною рядом.
- Что же вы, товарищ Ушаков, не сказали мне, что получили неприятное известие? - с некоторой обидой спросил комиссар.
- Это мой личный вопрос, - стараясь быть спокойным, ответил я.
- Когда человек готовится в бой, у него остается мало сугубо личных вопросов. Я знаю, известие из дома не повлияет на выполнение вами боевой задачи. Вы человек волевой... - Комиссар сделал небольшую паузу, и в это время прозвучала команда Арсена: "По местам!" Беседа наша оборвалась. Владимир Васильевич пожелал нам успеха, и мы расстались.
Взлетели первыми, с некоторым упреждением по времени от остальных экипажей, потому что нам предстояло отыскать и обозначить цель. До Мичуринска летели в светлое время, город был закрыт облаками, поэтому разворот на новый курс сделали по расчету времени. Через час облачность опять оборвалась. Мы вышли точно на Новохоперск, где нас повстречала темнота.
Небольшой серп луны, возвышавшийся над. горизонтом, помог точно определить место при пересечении Дона. Оказалось, что нас сносило ветром влево на семь градусов. Ввел поправку в курс. Теперь надо не пропустить момент пролета реки Северский Донец. Это последний надежный ориентир, от которого до цели около двадцати минут.
Начали снижение. Бомбить было решено с высоты 3300 метров. Когда вышли на Северский Донец, я дал курс на цель. Расчетное время истекало, вот-вот должен был появиться аэродром. Луна уже зашла за горизонт. До рези в глазах всматриваюсь в темноту, пытаюсь что-нибудь опознать, но это не удается. В условиях Донбасса ориентироваться ночью вообще трудно.
Наконец мы над целью. Зенитчики молчат - не хотят своим огнем подтвердить точность моих расчетов. Мелькнула, едва заметная, прямая как стрела, серая линия - полоса. Тут же сбрасываю САБ, она отстает от самолета и на высоте 2000 метров взрывается. Хвостовой стрелок доложил:
- Под САБом ровное поле.
Пока разворачивались на второй заход, время горения САБ истекло. У артиллеристов выдержки хватило: даже после того, как была сброшена светящая бомба, они не открыли огонь.
Развернулись, прошли над кромкой полосы под углом 90-100 градусов. Я сбросил две РРАБ-2 и еще одну САБ. Прижался к стеклу. На большой площади замелькали разрывы осколочных и зажигательных бомб. Начали стрельбу по нас зенитные пулеметы, но артиллерия по-прежнему молчала.
Делаем третий заход, и опять на ощупь. Надо спешить - товарищи на подходе. Извилистая граница аэродрома скорее угадывается, чем просматривается, настолько слабо видны ее контуры. Времени, однако, больше нет, и решаю сбросить все 22 бомбы, а в центре серии - последнюю САБ. Довернул самолет вдоль этой то ли действительной, то ли кажущейся границы аэродрома и нажал на кнопку сбрасывателя.
