Артем Драбкин - Я взял Берлин и освободил Европу
А ночью наш комбриг Иван Иванович Прошин в последний раз предупредил немцев, что их группировка будет уничтожена, если не капитулирует к утру. На рассвете немецкие парламентеры сообщили о готовности их командования к капитуляции. Вы не представляете, какой бесконечной казалась колонна из пленных, потянувшаяся с острова через переправу. И вид у немцев был совсем не геройский. Ну а каким еще он мог быть тогда?
Однако война закончилась для меня только 16 мая. Наша бригада ведь еще и Прагу освобождала. После капитуляции немцев на острове Ванзее в ночь на 2 мая нас начали выводить на юг Берлина. 3 мая мы уже ночевали в Штансдорфе, там же провели и 4 мая. А в ночь на 5 мая нам приказали пополнить боекомплект, заправиться горючим и ждать приказа. Но мы еще не знали, куда именно придется двигаться.
5 мая в полдень мы услышали по танковым радиостанциям сообщение, что в столице Чехословакии Праге началось вооруженное восстание ее жителей и они обратились за помощью к советскому правительству. И вот мы двинулись в путь. Представляете, от Берлина до Праги на танках своим ходом!
Рано утром на следующий день наша бригада вышла к Эльбе. А там уже были американцы. Переправа через Эльбу была в их руках. На другой стороне реки стояли их бронетранспортеры. Я не помню сейчас, были ли танки. Но встретили они нас не очень дружелюбно, переправа была закрыта. Мы стали у переправы.
Через какое-то время на «Виллисе» подъехал наш командарм Дмитрий Данилович Лелюшенко. Он оригинально одевался тогда: в желтоватый американский летный костюм. С рапирой всегда в руке. Иногда кое-кому ей перепадало за нерадивость. Я ему докладываю. Он спросил, есть ли у нас кто-нибудь, кто переводить разговор сможет. У нас были такие ребята. Он направился с адъютантом и тремя офицерами к американцам. Переговорил с ними и через некоторое время сам лично подал нам команду: «Заводи! Вперед!»
У Праги мы оказались только в ночь на 9 мая. Там рудные горы были по пути, их оказалось преодолеть не так-то просто. Мы вышли к северо-западной окраине города. Прага тогда была вся забаррикадирована. И нам сразу пришлось остановиться: танки не могли двигаться дальше. Но вскоре появилось несколько человек военных чехов. Они мобилизовали население на разбор баррикад. Дальше чехи также сопровождали нас, когда мы вели бои на улицах.
Надо сказать, что местные жители встречали нас очень дружелюбно. Старались нам всем услужить, пищу готовили, стремились остановить, чтобы побеседовать. А у нас ведь был приказ – только вперед! Даже пищу мы принимали только во время движения на танке. Но чехи, чтобы пообщаться с нами, разные ухищрения придумывали. К примеру, перекрывали дороги красными полотнищами. Волей-неволей приходилось останавливаться и объяснять, что к чему.
Немцам мы здорово намяли бока в Праге. Президентский дворец от них освободили и много эсэсовских городков разгромили. Мне даже довелось быть парламентером при сдаче одного из таких городков.
Как получилось. После освобождения Президентского дворца весь двор рядом с ним был завален стрелковым оружием. Я поглазел на это некоторое время. А когда мы уже стали выходить оттуда, немцы начали обстреливать нашу колонну. Оказалось, там эсэсовский городок поблизости был, и вся местность хорошо простреливалась. Как немцы начали стрелять, наши все разбегаются. Но я остался с сержантами. В моем распоряжении был танк, сопровождавший меня. И я приказал обстрелять этот городок. Надо сказать, что мы несколько ограничены в боевых действиях были: нам было запрещено вести артиллерийский огонь, только из пулеметов и стрелкового оружия. Однако после обстрела, произведенного нашим танком, немцы прекратили огонь. То ли мы подавили их огневые точки, то ли просто испугались они.
Вскоре пришли их парламентеры. И наш комбриг Иван Иванович Прошин поручил именно мне идти в городок принимать капитуляцию немцев. Оказалось, что в городке было где-то 1500–1800 немецких солдат и офицеров. Мы выстроили их в колонны и повели к Президентскому дворцу.
Уже к обеду яростные бои в городе начали затихать. Мы вышли к Вацлавской площади, а дальше нам и задачу не успели поставить, куда двигаться. Мы волей-неволей остановились. Впрочем, к этому времени в городе уже и чехословацкие военные активно действовали (они и на танках с нами были). Именно чехи и отвели наши танки в сквер, организовали охрану. А местные жители подошли к нам. Все они очень хотели, чтобы каждый из нас был у кого-то из них гостем. Наши экипажи стали расходиться по квартирам. Мы с командиром отряда капитаном Сергеем Владимировичем Введенским, конечно, были обеспокоены ситуацией. Не хотелось нам оставлять боевую технику почти без присмотра. Поэтому мы приказали остаться нескольким механикам-водителям и командирам танков.
И что интересно. Мне, Введенскому и его заместителю по технической части в кокой-то мере можно поставить в заслугу сохранение национального музея Чехословакии. Мы ведь к жителям не пошли, нам нужно было танки видеть. И нам как раз предложили заночевать в этом музее, а из него весь сквер просматривался. Наверное, не без умысла нас туда поселили. А то без нас вдруг бы кто позарился на его экспонаты. Мы спали в зале, где были чучела разных животных – оленя, медведя… И нам даже маты постелили и простыни где-то нашли. Вот так мы и освобождали Прагу.
Деген Ион Лазаревич (Интервью Г. Койфмана)
командир танка 2-й отдельной гвардейской танковой бригады
Наступление началось 13 января 1945 года. За всю войну не видел такой артиллерийской подготовки. Два километра фронта на участке нашего прорыва в течение двух часов безостановочно обрабатывали пятьсот орудий, не считая минометов и «катюш». Мы просто оглохли. Проходы в минных полях нам обеспечивал 21 танк-тральщик. А потом в атаку пошли 65 танков нашей бригады и два тяжело танковых полка – 42 танка ИС-2, и еще 42 установки САУ-152. Задачу для такой армады поставили скромную – к вечеру захватить Вилькупен, прорваться вперед на 14 километров. Но в первый день мы смогли пройти всего два километра, а вскоре и вовсе на километр отступили. Немцы ставили орудия в подвалах каменных домов. Между домами были натыканы доты с бетонными стенами двухметровой толщины. По нам вели дикий огонь. Доставалось еще от «фольксштурмистов» вооруженных фаустпатронами. Дошли мы до этого Вилькупена только на пятый день и только благодаря саперам-подрывникам. Танки блокировали «гнезда» дотов, саперы закладывали по полтонны взрывчатки и подрывали немцев. Но на девятый день наступления от всей нашей танковой махины осталось всего шесть танков Т-34, два ИС-2 и четыре самоходки. Из моей роты уцелел только экипаж старшего лейтенанта Федорова. И эти двенадцать не совместимых ни в каком сочетании машин согнали в одну сводную роту, и именно меня, не знаю за какие грехи, назначили командовать этой «сборной БТ и МВ». И эту роту я был обязан повести в лобовую танковую атаку без какой-либо поддержки. С экипажами Т-34 я еще справлялся, это были люди хоть из разных батальонов, но из нашей бригады, меня хорошо знали. Но командиры САУ ходили за мной по пятам и цитировали боевой устав, согласно которому они должны находиться не менее чем в 400 метрах позади атакующей линии танков. Утром 21 января 1945-го, в 8.00, я получил по рации приказ на атаку и продублировал его экипажам. Все двенадцать машин завели моторы, и танкодесантники взобрались на корму машин. Открытым текстом скомандовал: «Вперед!» Никто не сдвинулся с места! Повторил команду, добавив с десяток крепких слов. Но машины с ревущими дизелями словно примерзли к земле. Немцы открыли минометный огонь. Десантники спрыгнули с машин и попрятались за стеной конюшни. Я только представил на мгновение, что сейчас думают обо мне комбат с комбригом, которые, безусловно, слышат все, что творится в эфире, и видят исходные позиции сводной роты. Схватил ломик, выскочил из башни и побежал к ближайшим танкам. Люки у всех закупорены наглухо. Я колотил ломиком по люкам механиков-водителей, сопровождая каждый удар отборным матом. Между минными разрывами перебегал от машины к машине и колотил бесполезным ломиком по броне. Никакой реакции. Я вернулся в свой танк, присоединил колодку шнура танкошлема, включил рацию и скомандовал: «Делай, как я!» Мой танк выскочил вперед. Успел заметить, что экипаж Федорова тоже рванул в атаку, а вот пошли ли остальные танки, я не успел увидеть… В трехстах метрах мы нарвались на «старый» немецкий 75-мм «артштурм». Я интуитивно почувствовал опасность впереди справа и успел скомандовать: «Пушку вправо! По самоходке! Бронебойным! Огонь!» Еще заметил откат моей пушки, и тут страшный удар сокрушил мое лицо. Только подумал: неужели взорвался собственный снаряд. Могло ли мне тогда прийти в голову, что случилось невероятное и два танка выстрелили друг в друга одновременно. Моя кровь, пахнувшая водкой, заливала лицо. На снарядных «чемоданах» лежал окровавленный башнер. Лобовой стрелок застыл на своем сиденьи, вместо его головы я увидел кровавое месиво. И в это мгновение Захарья простонал: «Лейтенант, ноги оторвало…» Задняя створка люка была открыта. С огромным трудом откинул переднюю половину. И когда я уже почти протиснул Захарью из люка на башню, хлестнула очередь из автомата. Мой стреляющий упал в танк, а я на корму, на убитого десантника. Автоматы били метрах в сорока впереди танка. Не думая о боли, соскочил на землю и упал в окровавленный снег, рядом с трупами двух мотострелков и опрокинутым станковым пулеметом. Я пытался отползти, но руки не слушались меня. Из трех пулевых отверстий на правом рукаве гимнастерки и четырех – на левом сочилась кровь. Вокруг танка стали рваться мины. И тут я почувствовал удар по ногам и нестерпимую боль в правом колене. Ну, все, подумал, точно ноги оторвало. С трудом повернул голову и увидел, что ноги волочатся за мной. Не отсекло. Только перебило. Беспомощный и беззащитный, я лежал между трупами десантников у левой гусеницы танка. Из немецкой траншеи, в сорока метрах от меня, отчетливо доносилась немецкая речь… Я представил, что ожидает меня, когда я попаду в немецкие руки. Типичная внешность, на груди ордена и гвардейский значок, в кармане партбилет. Решил застрелиться. Надо было как-то повернуться набок, чтобы просунуть правую руку под живот и вытащить пистолет из расстегнутой кобуры… Потом окоченевшими от холода, одеревеневшими пальцами снять пистолет с предохранителя. Каждое движение отдавалось невыносимой болью в голове и лице, хрустом отломков костей в перебитых руках и ногах… И тут я вспомнил госпиталь. Постель. Подушка и простыни. Девять предыдущих суток я провел почти без сна. А в госпитале можно выспаться в постели… Потом я посчитал, что потерял сознание… Но ребята рассказали мне, что я даже подавал перебитой рукой команду танку Федорова, экипаж которого спас меня. Как я попал в санбат, помню смутно. А дальше начались госпитальные мытарства.
