Кристофер Хибберт - Бенито Муссолини
Дуче горячо любил своих пятерых детей. Любил играть с ними и учить их играм. В прессе регулярно появлялись его фотографии, на которых он был представлен не только как большой спортсмен, замечательный наездник и прекрасный пилот, но и как «домосед» — homo casalingo, что считалось в Италии наилучшим качеством семейного человека.
О его «донжуанских» наклонностях практически не было известно. Временами в иностранных газетах появлялись скандальные истории, но итальянская общественность на редкость мало знала о любовных увлечениях своего дуче, которые сам он старался скрывать. К примеру, одна из его ранних любовниц, неврастеничная Ида Дальзер, родившая от него умственно отсталого с физическими недостатками ребенка, в течение многих лет была для него источником беспокойства. Она устраивала дикие сцены, недовольная тем, что он бросил ее, и ее в конце концов пришлось отправить в сумасшедший дом. Начиная с 1913 года, она утверждала, что Муссолини обещал на ней жениться или уже женился и что ее не удастся купить подачками на содержание. По словам Чезаре Росси, она часто приходила в редакцию «Пополо д'Италия» в Милане. Однажды, когда с сыном на руках она кричала, чтобы Муссолини спустился к ней, если посмеет, он подошел к окну и пригрозил ей пистолетом. В другой раз она была арестована в Тренто за нарушение спокойствия, когда подожгла мебель в номере отеля «Бристоль», истерично выкрикивая, что она жена дуче. Она умерла в психиатрической лечебнице в Венеции в 1935 году, а ее сын Бенито умер в таком же заведении в Милане в 1942 году. Но обо всем этом итальянцы, за редким исключением, ничего не знали.
Однако вскоре после смерти Иды Дальзер Муссолини оказался замешанным в скандале, который невозможно было замолчать. В 1937 году в Рим прибыла французская актриса Магда Корабеф, выступавшая на сцене под именем Фонтанж, чтобы взять у дуче интервью для «Либерте». Она откровенно заявляла, что не собирается возвращаться в Париж, прежде чем не переспит с ним. «Я пробыла в Риме два месяца, — хвасталась она позднее, — и дуче имел меня двадцать раз». Подобного рода откровения, выраженные менее экстравагантно, но не ставшие оттого менее разоблачительными, появились в прессе, и Муссолини уведомил полицию и французское посольство, что присутствие мадемуазель Фонтанж в Риме более нежелательно. Она бурно реагировала на это: попыталась сначала отравиться, а затем стреляла и ранила французского посла графа де Шамбурна, который, по ее словам, «лишил ее любви одного из самых замечательных в мире людей». Когда ее арестовали, у нее в квартире были найдены более трехсот фотографий Муссолини [14] .
Во время краткой связи с ней Муссолини успел также завести более глубокий эмоциональный роман с другой молодой женщиной, которая и много позднее возбуждала в нем неутолимое желание.
Это была Кларетта Петаччи, дочь врача и жена лейтенанта итальянских военно-воздушных сил, у которого позднее в Венгрии она получила развод. Муссолини встретил ее в 1932 году по дороге в Остию. Он сидел сзади в своем «альфа-ромео» и, проезжая мимо, оглянулся на Кларетту. Она махала ему рукой, возбужденно кричала: «Дуче! Дуче!» и была так хороша, что он велел шоферу остановиться. Он вылез из машины и пошел назад навстречу ей; позднее она рассказывала, что дрожала от возбуждения, когда он разговаривал с ней.
Она была хорошенькой девушкой с зелеными глазами, длинными стройными ногами, большими и тяжелыми грудями, которые так нравились ему в женщинах, а ее голос был обворожительным — с хрипотцой. Одета она была без вкуса, но броско, ее темные волосы туго закручены в таком же вычурном стиле. У нее была короткая верхняя губа и мелкие зубы, поэтому, когда она смеялась, то обнажала десны, пока не научилась улыбаться, лишь немного раздвигая губы. Она была щедрой, истеричной, тщеславной, крайне сентиментальной и на редкость глупой. Ее преданность Муссолини была безраздельной и трогательной. Она часто болела реальными и вымышленными болезнями. Однажды, когда у нее произошел выкидыш, она едва не умерла от перитонита, и Муссолини регулярно навещал ее, производя впечатление на родителей своей искренней озабоченностью, и даже настаивал на своем присутствии во время ее операции. Обычно она приходила к нему в Палаццо Венеция, входила через боковую дверь и поднималась на лифте в квартиру на верхнем этаже, где ее и навещал дуче, уделяя ей иногда всего несколько минут в перерыве между различными интервью.
Как все истинные «донжуаны», Муссолини был одинок. У него было немного друзей, а близких не было вовсе, и, казалось, он гордился этим. «Если бы Всевышний сказал мне: „Я твой друг“, — часто говаривал он, — я бы пошел на него с кулаками» или: «Если бы мой родной отец вернулся в этот мир, я бы ему не доверял». «Я не познал тепла истинной дружбы, — говорил он в моменты откровенности в конце жизни, — хотя и любил многих женщин. Но я имею в виду другое. Я говорю о сильных и неразрывных узах близкой дружбы между двумя мужчинами. С тех пор как умер Арнальдо, я не испытывал такого чувства».
Арнальдо умер в декабре 1931 года, и, чтобы выразить любовь к нему, он написал книгу, в которой искренне и трогательно выразил свои чувства не только по отношению к брату, но и к родителям. В отличие от своей автобиографии и эмоциональных до неловкости пассажей книги «Мой разговор с Бруно», которую он написал во время войны после гибели второго сына в авиационной катастрофе, «Жизнь Сандро и Арнальдо» содержит много исключительно красивых страниц. Прочитав отрывки, в которых описывается жизнь его семьи, замечательные картины деревенской жизни тех мест, где он родился, Джованни Джентиле сказал, что тиран не способен написать такое. Это было экстравагантное, но понятное утверждение. Так же верно, видимо, и то, что он писал эти страницы, находясь во власти чувств, не обладая, в общем, способностью ценить красоту в произведениях искусства.
Маргарита Сарфатти описывает случай, когда они вместе рассматривали гобелены в Ватиканском музее. Он не находил в них ничего особенного. «Ну что они в конце концов из себя представляют? — говорил он. — Просто куски материала». Даже сам Ватиканский дворец не произвел на него особого впечатления, за исключением своих размеров. «Как много комнат, — говорил он подобно оказавшемуся во дворце ребенку, — и какие они большие. Раньше умели строить».
Гитлер также обратил внимание на неспособность Муссолини оценить произведения изобразительного искусства. В 1938 году, посетив во время своего визита галереи Питти и Уффици во Флоренции, он был поражен тем, что дуче при этом явно скучал. Позднее в Неаполе фюрер вновь был потрясен безразличием Муссолини к картинам, посмотреть которые он пригласил Гитлера. Когда он «смотрел на эти полотна, — говорил Гитлер, — было ясно, что он едва их выносит. В конце концов и я сам перестал видеть в них что-то особенное». Муссолини никогда не разделял гордости итальянцев за свое великое художественное наследие и не мог понять их недовольства, вызванного тем, что он подарил скульптуру Мирона «Дискобол» Гитлеру, который во время своего визита в Рим восхищался ею. Он также отказывался разделить их опасения, что во время войны произведения искусства могут быть уничтожены в результате английских или американских бомбардировок.
