Виктор Троегубов - Жизнь в «Крематории» и вокруг него
Т: Когда случилась вся эта история, из группы «вывалился» не только ты. Ушел твой брат Сева, директор крематорского фан-клуба, ушли Пушкин и Лагутин, ушел даже звукорежиссер (он же компьютерщик) Кондратий.
Б: Остался только Мишка Россовский и за неделю до того приведенный барабанщик Сараев.
Т: Но Мишку абсолютно такая же ситуация настигла через пять лет, в 1993 году. Кстати, а как же он тогда смог остаться, ведь ушли все его друзья, я бы даже сказал – все близкие друзья.
Б: Это я не буду комментировать. Это его личное дело, спроси у него сам. Я к Мишке не имею никаких претензий, это – его жизнь.
Т: А люди, что ушли с тобой, что руководило ими? Они разделяли мнение, что Григорян поступил с тобой нечестно (если не сказать подло), или у них существовали иные мотивы для ухода?
Б: Я думаю, у каждого были свои причины. Пушкин, безусловно, разделял мою позицию, поскольку мы были друзьями, и остаемся ими до сих пор. Кондратию – может быть – стало уже совсем неинтересно. Он уже наигрался в рок-группу, и он со своим техническим уровнем «парил» совсем в иных мирах. А может, они почувствовали, что такая судьба может в любую секунду постигнуть и их: Григорян получит от каждого то, что ему нужно, и избавится от них. Они просто предвосхитили события, и поступили мудро.
Т: Я знаю, что после расставания с «Крематорием» ты еще некоторое время занимался музыкальным менеджментом, в частности был директором группы «Нюанс». Я знаю также, что ты устраивал несколько региональных рок-фестивалей.
Б: Поскольку я был довольно глубоко погружен в рок-музыку, у меня осталось большое количество связей, контактов, проектов и даже обязательств. Уже шли переговоры о рок-фестивале в Брянске. И по инерции я продолжал заниматься этой деятельностью. Многие группы, узнав о моем «расставании» с «Крематорием», стали предлагать мне место директора. Группа «Нюанс» мне просто нравилась, хотя я знал, что это – абсолютно некоммерческая команда. И именно по инерции я стал их директором и некоторое время с ними работал. Через некоторое время я просто оставил эту деятельность и по-доброму расстался с «Нюансом». Если взглянуть на мою продюсерскую деятельность глубже, то сразу станет ясно, что я никогда не был продюсером в чистом виде. С «Крематорием» меня связывало слишком многое: и дружба с большинством участников, и любовь к этой музыке, и еще многое, что невозможно определить словами. Когда произошло расставание с «Крематорием», оборвалось большинство нитей, связывающих меня с отечественной рок-музыкой. Во время работы с «Нюансом» я понял это окончательно. Все мои эмоции были растрачены в момент расставания с «Крематорием», так что «Нюанс» – и всю музыкальную деятельность – я оставил уже без сожаления.
Т: Впоследствии тебе не приходилось слушать следующие альбомы «Крематория»?
Б: В первое время меня это еще интересовало, по-моему я даже как-то съездил на концерт. Правда инициатива этой поездки принадлежала моему знакомому, недавно приехавшему из Штатов. Была зима, концерт проходил в концертном зале в Олимпийской деревне. Я тогда уже начал зарабатывать приличные деньги, и гордо приехал на концерт на недавно приобретенном «опель-сенаторе». Правда, когда подъехал на джипе «форд-бронко» Кондратий, мой пыл поубавился.
Т: Я помню этот концерт, после его окончания Кондратий подвозил меня домой. Но это было аж через четыре года после твоего ухода из группы.
Б: …Что касается альбомов «Крематория», то специально я не интересовался ими никогда. Случайно ко мне попала кассета с альбомом «Зомби» и прокрутилась у меня в машине раз десять – есть у меня привычка не вынимать кассету после первого прослушивания. Да еще есть у меня пара компакт-дисков, подаренных то ли тобой, то ли Григоряном. Но это – старые альбомы, в частности сборник «Живые и мертвые», куда вошли несколько песен с того самого альбома «Кома». Да, еще я слышал что-то типа «Микронезии». Так вот, и «Зомби», и «Микронезия» – это совсем другой «Крематорий». Это, видимо, связано с возрастом. Плюс новые музыканты – на него всегда оказывали влияние музыканты, их уровень и мышление. Недавно я где-то прочитал, что в записи «Зомби» принимал участие джазовый гитарист. Я тут же понял, что именно профессионализм гитариста вытянул эту запись. Но это уже субъективные впечатления.
Что же касается «Крематория» как явления вообще, то когда-то все мы вместе создали его на ровном месте просто из ничего, из нескольких симпатичных песенок…
“Крематорий” в 1988 – 90 гг. (интервью Григоряна)
Думаю, что история и правда – два понятия, совершенно несовместимых друг с другом. История пишется отдельными личностями, у каждой из которых всего-навсего два глаза, два уха, одна голова и объять все – невозможно. В истории «Крематория» – огромное количество легенд и фактов, врагов и друзей, побед и поражений, правды и вымысла, которые к тому же покрыты теперь алкогольно-временным туманом, который ни один глаз не прошибет. Писание мемуаров – дело пенсионеров, скрашивающих свои последние дни воспоминаниями. «Крематорий», на мой взгляд, еще достаточно молод, полон идей и сил, необходимых для их реализации. Вообще-то думать о смерти пока рановато. Исходя из этого, я был против всяческих мероприятий типа писания воспоминаний. Но Витя (Троегубов – прим. автора) и Маргарита (Пушкина – прим. автора) убедили меня в обратном. Хотя я предпочел бы думать о будущем.
Итак, после расставания с Троегубовым группа продолжала плодотворно работать. Мы записали «Кому» – работа была интересной. Хотя, если бы сегодня я взялся за этот альбом снова, я многое бы в нем изменил. Мы дали несколько концертов в Москве (особенно яркие эпизоды что-то припомнить не могу), съездили на фестиваль в Свердловск (здесь тоже маленький провал в памяти… Зря я в заявлении сказал о пенсионерах!), но, если говорить откровенно, о каком-то настоящем прогрессе в то время мечтать особенно не приходилось. Вся сложность ситуации заключалась в следующем: было необходимо произвести кое-какие изменения в составе. Во-первых, группа до сих пор играла с самопальным ритм-боксом (с которым, кстати, записан альбом «Кома»). В начале крематорской карьеры это был верный ход из-за невозможности озвучания барабанов, но весной 1988-го ритм-компьютер стал уже анахронизмом. Во-вторых, в «Крематории» так и не было приличного гитариста. Олег Лагутин, записывающийся на «Коме» (кроме него на альбоме работал наш старый приятель гитарист Джон Хомяков) и выходивший тогда в составе группы на сцену, был временным участником, и об этом знали все, включая его самого. Однако он был близким приятелем Сергея Пушкина (бас) и администратора Дмитрия Бродкина. Эта дружба и явилась причиной его появления в «Крематории» (а отнюдь не лагутинские гитарные способности). Составчик был еще тот! Мы начали чахнуть на глазах. Ни одной новой песни, хотя я их сочинял. Но когда я показывал свой продукт (а это было предтечей «Клубники»), они говорили: «Это мы вряд ли сможем сыграть!» – и начинался какой-то бойкот. Взрыв произошел на концерте в Зеркальном зале Эрмитажа, кажется… По-моему, мы на сцену даже не вышли… И в этом составе вообще больше не появлялись. Хотя нет, выступали. По договоренности, в Олимпийской деревне. Это считается последним официальным выступлением «Крематория» в таком виде. Стоит ли разбирать все перипетии произошедшего? Что это объяснит? Короче, в группе остались: Армен Григорян, Михаил Россовский, Александр Куницы (саксофон) и только что пришедший в «Крематорий» барабанщик Андрей Сараев. Именно в таком составе команда отработала уже «заряженные» концерты в Свердловске. … Куницын в самолете спешно переучивался на бас-гитару, так как басиста мы к тому времени еще не нашли… Приехали мы на место страшно несыгранные, сырые, отыграли 4 ужасных концерта. Худшие за всю нашу историю. Откровенно говоря, там обкакались. Совершенно. И вернулись в Москву. У меня накопилось много новых песен. Посредством прослушивания был найден бас-гитарист Сергей Третьяков и гитарист Дима Куликов. Сергей окончил училище по классу композиции и контрабаса. Лето 1988 года пролетело в неустанных репетициях. К сентябрю мы умудрились сдавать новые аранжировки ко всем старым вещам, сделали кое-какие песни с «Клубники», предварительную (черновую, по-русски говоря) запись «Живых и мертвых» и все той же «Клубнички». К основной записи приступили в конце ноября на киностудии имени Горького. Первый концерт этого состава (так и хочется напечатать «этого разлива» – прим. М. Пушкиной) проходил в СКК «Динамо» в одной обойме с «Чайфом», «ДДТ», «Звуками МУ» и пр. Потом весьма удачно «отбомбились» в Воронеже. Вообще-то нас там всегда принимают отлично – то ли потому, что там сплошь и рядом люди хорошие живут, то ли потому, что там – родина Платонова. Короче, этот город нас притягивает… Больше всего, пожалуй, запомнилась поездка в Барнаул – удивительно приятная тусовка. Панк Андрон там был, хиппи Вадим, художник Лека и еще многие, с кем мы провели гастрольные дни спина к спине, плечо к плечу, локоть к локтю и т.д. Помню, когда мы ехали в аэропорт после пышных проводов с обильным возлиянием, к нам в автобус все время подсаживались какие-то люди. Мы угощали их пивом, сигаретами, пели песни. А когда приехали в аэропорт, я спросил: «Что это так много народу входило и выходило из автобуса? Какое-то безумное путешествие!». Парень посмотрел на меня жалостливо и ответил: «Автобус-то рейсовый…». Полет тоже был еще тот – нам казалось, что самолет наш, крематорский в доску, собственность группы, и вели себя на борту крайне плохо. Нехорошо мы себя вели. До сих пор удивляюсь, как нас оттуда не выбросили. Словом, трава чуйская, дело серьезное… С тех пор я практически бросил курить. Вернулись в Москву, отдохнули немного, подышали отравленной атмосферой и двинулись в Кенигсберг, где познакомились с группой «Комитет охраны тепла». Концерты получились какие-то странные: у них в городе была программа, которая называется «Спарринг». В ней задействованы самые разные люди, представлены самые разные жанры. С нами вместе вещал прославленный священник, потом девушка играла на арфе, потом выступал какой-то инопланетянин или уфолог, группа каратистов. Потом выходила девица и демонстрировала стриптиз, а уж после этого на сцене появлялся наш «Крематорий». После одного из концертов мы устроили с «Комитетом охраны тепла» замечательный сейшен. У них была такая вещь «Герландия» и все мы оттягивались в стиле рэггей, играли и бумкали по всяческим стучалкам. Мы все время пытаемся играть джемы, но этот, с комитетчиками, был самым лучшим. Но вернемся к альбомам – «Живые и мертвые» и «Клубнику» мы записали за очень короткие сроки, причем первый альбом мы отписали сразу, а над вторым пришлось изрядно потрудиться. Вместо планируемых в начале работы 16 песен было записано, кажется, 9… Кончились деньги, а с такой бедой трудно справиться, если у тебя фига в кармане. Честно говоря, это был чистый эксперимент, который продолжался не только на репетиционной базе, но и в студии. Несколько партий гитары, несколько аранжировок для каждой песни. Но до конца мы так ничего и не сделали – «Клубника» в конечном результате получилась несколько недоделанной. Оставив все как есть, мы отправились в Питер. Когда-то мы прочитали в «Авроре» объявление о конкурсе фонограмм и отправили свою. Через некоторое время мне позвонил А. Житинский (питерский журналист, автор «Путешествие рок-дилетанта» – прим. М. Пушкиной) и сообщил, что наш альбом получил премию и нас приглашают на концерт лауреатов. Собрались и поехали. Встретили нас по-царски. Во-первых, в отличие от других музыкантов, живших где-то под Питером, нас поселили в гостиницу «Россия» в номера полулюкс. Во-вторых… «Во-вторых» не будет, не помню, что там во-вторых. Первые три дня фестиваля мы не появлялись на площадке и никого из выступавших, естественно, не слышали потому, что в буфете гостиницы продавалось пиво. На четвертый день позвонила жена Житинского, Лена, и с плохо скрываемым раздражением сказала, что пора бы явить себя народу… Мы осознали все свинство собственного поведения и отправились по указанному адресу. Куницын непонятно почему зашел по дороге в магазин и купил несколько бутылок портвейна. Кстати, хочу отметить отличие Питера от Москвы (это мое субъективное мнение) – общий дух населения там намного добрее. Может быть, они не так свободны и раскованы, но зато незлобливы и умеют отдыхать спокойно, не причиняя друг другу вреда. Во всяком случае на фестивале у меня было именно такое чувство. И здесь напрашивается сравнение с Вудстоком, хотя ни организация, ни техника ничего общего между собой не имели, но дух… Дух был из Вудстока (т.е. пары портвейна плюс радостный запах свежего сена плюс ощущение локтя друг друга? – прим. М.Пушкиной). Еще я помню, был такой момент, когда весь «Крематорий», Лена Житинская с подружкой – все мы расположились на бережку, под деревцами, недалеко от концертной площадки, и стали по-простому, по-нашему, распивать купленный Кунициным портвешок. Вдруг откуда ни возьмись появился мент. Кто-то из нас, видать, самый нервный, стал прятать бутылку, кто-то еще что-то (закусь зарывать начал, наверное), остальные застыли в ожидании дальнейшего развития событий. Но мент спокойно так говорит: «Ребята, у меня к вам просьба – когда вы все закончите, не бросайте, ПОЖАЛУЙСТА, бутылки в реку, а сложите их вот здесь, у деревца, хорошо?». Мы просто проглотили языки от такой вежливости. Это был самый культурный мент из всех, с кем мне приходилось встречаться за всю мою жизнь… На следующий день состоялось наше выступление. Перед самым выходом на сцену Житинский познакомил меня с Юрием Морозовым. Мы до сих пор считаем его нашим учителем в совке наравне с Майком и Б.Г. Мы пожали друг другу руки, сказали пару теплых слов и я побежал на сцену. С Б.Г. на этом фестивале мы не познакомились, хотя возможность была – он выступал позже. Знакомство состоялось несколько лет спустя в Москве, и наш Михаил сыграл с ним джаз. А с Майком мы, к сожалению, в этой жизни так и не встретились… Итак, на фестивале “Авроры” после нас должен был выступать Борис Борисыч, который только что вернулся из Лондона, а соскучившиеся по мэтру питерцы ждали его с нетерпением. Мы договорились с Житинским, что Б.Г. махнет мне рукой – взмах руки означал, что автобус, который должен был везти нас на Московский вокзал и на котором должен был приехать на выступление Б.Г., здесь, и по этому сигналу мы должны были завершить наше выступление. Проходит 20 минут, Житинский чешет в затылке, показывая всем своим видом, что автобуса еще нет. И мы играем. Еще 20 минут отыграли (шел мощный блок из хитов – «Америка», кажется), смотрю туда, где был Житинский, а его там нет. На краю сцены танцует человек, в котором узнаю мэтра. Знай себе пляшет… Мы отыграли «Америку», еще одну песню, закончили концерт. Тут на сцену выползает Житинский и просит сыграть на бис «Мусорный ветер». Я говорю: «Александр Николаевич, как же так? А как же Б.Г.?». Житинский мне в ответ: «Ничего страшного, Б.Г. подождет». Мы играем «Ветер», благодарим всех и принимаем предложение А. Тропилло выпустить альбом «Живые и мертвые» на ленинградской «Мелодии». В Москве мы продолжаем давать концерты, параллельно работаем над новым альбомом. Процесс был довольно быстрым – состав устоялся, создавалось впечатление, что проблем для нас нет. Первую черновую запись альбома (мы хотели назвать его «Зомби») мы сделали на нашей базе. После прослушивания материала, мы решили его полностью забраковать, потому, что появились разные точки зрения по поводу аранжировок. Дело в том, что музыкальная логика группы уже сформировалась в работе над «Клубникой» и «Живыми и мертвыми». «Зомби» требовал совершенно нового подхода, мы оставили новые песни в покое и решили заняться концертами. Я предложил ребятам поэкспериментировать над некоторыми нашими песнями, которые не входили ни в один из альбомов и не игрались на концертах («Некрофилия», «Аленький цветочек», «Люби меня», также над песнями, которые были записаны, но никогда не исполнялись «Медуза Горгона», «Реанимационная машина»). Мы попытались прокатать их на концертах, чтобы выработать новый звук. Были интересные концерты в ДК Горбунова вместе с англичанами, в ДК МЭИ с «Комитетом». Результат получился следующий: мы решили полностью отказаться от саксофона (и сообщили об этом Саше Куницыну, записав его в вечные друзья «Крематория»), стали работать над этими вещами и музыка стала прозрачнее, аранжировки более разнообразными, спектр звучания – от акустики до хард-рока. В то же время создавалось представление целостности. В смысловом плане «Зомби» был построен из 10 маленьких новелл а ля Декамерон – из жизни московских зомби. Все было готово к чистовой записи, мы ждали, когда нам выделят время на студии, но тут нам был нанесен серьезный удар – перед началом работы в студии ушел гитарист Дима Куликов. До сих пор не понимаю, почему так произошло. Мы могли бы поступить следующим образом: можно было бы отписать альбом с Куликовым, а потом он бы ушел (на это Дима был согласен). Но мы решили пригласить человека специально для записи гитарных партий, тем более, что черновик у нас был готов. Просто пригласить гитариста-профессионала для работы в студии, причем времени у нас было в обрез – срочно нужно было отыскать такого человека. Выбор пал на Витю Осипова, достаточно своеобразного музыканта, он очень быстро «въехал», внес свой вклад в аранжировку, внес что-то свое в музыку. Но все равно, прежде чем сесть на студию, мы решили обкатать вещи – чтобы они устаканились, как принято говорить. Мы отправились на гастроли в Сибирь. Первым городом был Улан-Удэ. Нет, далай-ламу нам там не показали… Мы приехали на площадку в 16.00. Аппарата нет. Главного человека, который ВКЛЮЧАЕТ СВЕТ (такой дух есть во всех ДК) – нет. Ничего нет. В 19.00 начало концерта. Аппарата все нет. В половине восьмого в зале выломали дверь, выставили ее горячими лбами – пипл требовал концерта. Наконец в 22.00 аппарат-с изволили прибыть – его быстро выставили, скоммутировали и… сожгли. Для Улан-Удэ это достаточно просто (считай, Григорян, что Улан-Удэ у нас везде! – прим. М. Пушкиной). В живых осталось только двое – портал и маленький комбик. Все включились в него и начали играть. Какой был звук… Но срыв не состоялся. После такого испытания лбов и нервов мы сказали ответственному за концерты в Сибири администратору, чтобы подобного безобразия больше не было. Он размахивал руками и повторял, как заведенный, одну и ту же фразу: «Рок без лажи не бывает!». Но после этого случая больше лажи не было. Все пошло на другом уровне. Следующим городом в нашем турне был Иркутск – он сильно отличается от других своей архитектурой и уровнем населения. У нас там очень много друзей, и в моем понимании Иркутск очень похож на Москву или Питер. Скажем так – этот город является центром «Крематория» в Сибири. Запомнились мне и три концерта в Красноярске. Последний из трех концертов оказался самым коротким в истории нашей группы. Перед нашим выходом на сцену в гримерку вломились какие-то пьяные хмыри и стали требовать с нас деньги. Администратором программы была милая тридцатилетняя женщина, у которой напор рэкетиров вызвал слезы. Тут я не выдержал, этакий Робин Гуд с гитарой. Но не успел я и слова сказать, как один из рэкетиров положил мне руку на плечо, дыхнул в лицо перегаром и спросил: «Те че надо? Ты че гонишь?». Вместо героической тирады в защиту слабых женщин я смог выдавить из себя только: «А ты чего это тут?». Хмырь удивленно посмотрел на меня и внезапно достал из широких штанин… пистолет. Тут напряжение достигло высшего накала, как пишут в плохих детективах и наших газетах. Я мысленно представил себя… в ящике, горюющих родителей и жену, детей-сироток. Могилку певца в тени раскидистого дуба. Короче, разговор получился односторонний. Но появились менты, кто-то додумался их вызвать, и рэкетиры ретировались. Однако женщина-администратор предупредила меня, что бандюги могут осесть в зале и постреливать. Какого нормального человека может устраивать такая перспектива? А народ ждал, когда же мы выйдем на сцену. Но грозное предупреждение сыграло свою роль – мы отыграли все, что положено, все песни (нота в ноту – нога к ноге), уложившись при этом вместо обычного часа лишь в тридцать минут. И нас словно ветром сдуло со сцены. На бис мы не вышли и сидели в гримерке, пока не подкатил автобус. Слух о гадких рэкетирах достиг ушей наших фэнов и нас провожала решительно настроенная толпа добровольных телохранителей тел крематорцев (кремотелохранителей). Успокоились мы только в гостинице. Вернулись в Москву. Через неделю уехали в Туапсе. Вообще-то мне не очень хотелось туда ехать. Но позвонил некто по фамилии Ушаков и доверительно сообщил, что кого-то на их широтах надо выручать. Деньги за помощь полагались не ахти какие, но мы, естественно, вникли в ситуацию и согласились облагодетельствовать своим появлением Туапсе и Краснодар. В Туапсе, после первого концерта, с нами приключилась история. В номер Сергея Третьякова, который жил на первом этаже, каким-то таинственным образом проникла дама довольно вульгарного вида. Так сказать – дама вульгарис провинциалус. Обычно мы таких женщин прогоняем, но тут… Она осталась с Витей Осиповым и Сергеем. Остальные крематорцы отправились отдыхать каждый по-своему. На следующее утро меня разбудил Юрка Спиридонов (Ю. Спиридонов – худой такой человек, поющий про Кремлевскую стену, лихо пьющий, курящий, вещающий на Эс-Эн-Си, а потом передислоцировавшийся на Радио-Максимум – прим. М. Пушкиной) и сказал с печалью в голосе: «Надо скорую, Григорян, вызвать. Сережка с Витькой ограблены и почему-то встать не могут». Приехала скорая, традиционно белая с красным крестом, отвезла отключенного врагами Сергея в больницу под капельницу. В тот день мы играли авангарднейший концерт в мире – «Крематорий» втроем. Витек, правда, под капельницу не попал, но лежал в гостинице в лежку, отмокал. Мы же мочили в составе – барабаны, скрипка и акустическая гитара. После концерта я отправился в больницу навестить пострадавшего. Врач мне сказал, что Сергея отравили клофелином, и будь этой гадости хоть каплей больше – наш Серега не проснулся бы. Цель отравительницы была банальной: кража. У ребят украли абсолютно все вещи. Нет, не все, оставили гитару и штанишки прикрыть наготу. Что, впрочем, чертовски удивительно. Милиция никого не нашла, хотя делала вид, что искала. Лицо той коварной девушки у меня до сих пор перед глазами. На следующий день нам надо было ехать в Краснодар. Мы под расписку забрали Сергея из больницы и покатили на автобусе в этот город, где должны были состояться два концерта. Кое-как усадили «больных» на сцене. Потом очевидцы расхваливали наш «имидж» – басист и гитарист сидят, это очень красиво смотрится. Когда же я посматривал на Сергея по ходу концерта, я видел ничего не выражающие глаза. Единственной его мечтой было поскорее улечься в постель… Но руки работали в обычном ритме. Второй концерт получился лучше. Вернулись мы в Москву, кстати, так и не получив гонорары за концерты. Ушаков стал прятаться от нас совершенно по школьному: когда мы звонили, нам отвечали, что его нет, он уехал, исчез, испарился… Или сам подходил к телефону и, меняя голос, нагло врал, что такой-сякой Ушаков отсутствует. В состоянии легкой ранености и обворованности можно было приступать к записи «Зомби». Психологический уровень в результате столь насыщенной событиями гастрольной жизни был достигнут… Альбом мы записали на студии в Сокольниках и очень быстро. Произошла, правда, одна накладка: как только была отписана ритм-секция, в студии сменили магнитофон. И только когда все остальные инструменты были записаны, выяснилось, что партия барабанов забракована, и Андрею без метронома пришлось накладывать барабаны на уже готовую музыку. Знающие люди знают, как это трудно сделать. Но сделано это было. Оператором у нас был Алексей Соколов, бывший звуковик Жанны Агузаровой. Все прошло нормально, и мы отдали альбом какому-то кооперативу для выпуска пластинки. Потом была презентация магнитальбома и мы отыграли с вернувшимся Троегубовым Виктором Аркадьевичем несколько концертов… Троегубов позвонил мне буквально за несколько дней до презентации в ДК МЭИ и сообщил, что проект «Дым» существует лишь чисто теоретически и он не видит себя больше нигде, как в «Крематории». Я хотел было отказать потому, что было непонятно, зачем это нужно, но потом мы все-таки встретились, посидели… И я понял – времени прошло много, люди изменились… Мы изменились. Стали мудрее, что ли. В общем, можно было опять попробовать поработать вместе. На сегодняшний день я могу сказать – больших результатов нет, но концерты и все, что я вижу, все говорит о том, что может получиться нечто интересное. По крайней мере, в ближайшем будущем мы запишем акустический альбом старых и, может быть, новых песен. Потом будем думать над новым альбомом, хотя уже сейчас материал готов… Пусть пройдет немножко времени…
