Дональд Спото - Мэрилин Монро
В начале 1937 года настроение Нормы Джин еще более ухудшилось. «В те годы я никогда не чувствовала себя счастливой», — сказала она как-то одной журналистке. Действительно, в ту пору педагог приюта записал в бумагах, что девочка все чаще производит впечатление «обеспокоенной и замкнувшейся в себе... и тогда она слегка заикается. Норма Джин подвержена также простудам, у нее очень часто бывает катар верхних дыхательных путей и кашель... Если в это время не проявить по отношению к ней терпение и доверительность, то она выглядит испуганной. Рекомендую поместить в хорошую семью».
Характерно, что тоска Нормы Джин по тому, чтобы кто-то ее утешил, нашла выход в мире ее богатой фантазии. «Временами я говорила другим детям, что у меня есть настоящие, и притом прекрасные родители, которые отправились в дальнее путешествие, но в любой момент могут вернуться за мной, и как-то я даже написала сама себе открытку, которую подписала от имени мамы и папы. Разумеется, никто мне не верил. Но я вовсе не огорчалась из-за этого. Мне хотелось думать, что это правда. И, быть может, если бы я добросовестно считала, что все так и есть на самом деле, то оно бы действительно случилось».
Выдумывание идеальных родителей могло время от времени смягчать чувство одиночества; позднее (даже когда она смирилась с правдой) ей с трудом давалось выстраивание отношений с женщинами. Точно так же как Норма Джин сочла невыполнимыми указания Иды и Грейс, которые деликатно напоминали ей, что она всегда в состоянии «сделать лучше» и «быть совершенством», никто не мог бы соответствовать требованиям, предъявлявшимся девочкой к своим идеализированным родителям. Периодически она возобновляла свои поиски, неизбежно кончавшиеся разочарованием; временами она выбирала себе в качестве друзей, любовников или мужей неподходящих мужчин — пожалуй, оттого, что подсознательно верила: если она снова пройдет через несчастливые моменты своей жизни, то сможет наконец отвратить последствия прошлого и повернуть судьбу в другую сторону.
Ее печаль и воображение находили себе еще и другой выход. Своему первому мужу и многочисленным друзьям она рассказывала позднее:
Часто я выходила на крышу [приюта для сирот] и смотрела на находившуюся в нескольких кварталах башню с компрессорной и со служебными помещениями для киностудий, где когда-то работала моя мать. Иногда это доводило меня до слез — из-за одиночества, которое я ощущала. Но одновременно у меня родилась мечта и каприз — работать там, где создаются фильмы. Когда я сказала об этом Грейс, та чуть не пустилась в пляс от радости.
Легко понять унылое настроение девочки и ее склонность к фантазиям. Сиротский дом усердно и внимательно заботился о своих маленьких питомцах, но действовал методами, которыми любое учреждение опекает группу лиц, вынуждаемых к послушанию. Там царила атмосфера казенного дома, совершенно не располагавшая к тому, чтобы между детьми и воспитателями складывание отношения личной дружбы; по идее это должно было предотвратить нездоровую зависимость, а также эротическую привязанность, которой трудно избежать в замкнутых формированиях, где взрослые живут «in loco parentis»[52]. В результате у ребят, воспитывавшихся в детских учреждениях, часто можно наблюдать парадоксальное безразличие к судьбам других людей. Собственно говоря, таков почти каждый ребенок, но, поскольку персонал старается никому не отдавать предпочтения и избегать появления любимчиков, создается состояние эмоциональной пустоты. Несмотря на самоотверженность наставников, сиротские приюты не принадлежат, пожалуй, к счастливым местам. Каждый без слов ощущает искусственный характер окружения, и дети очень быстро начинают ориентироваться, что их жизнь является болезненно неполной.
Случались, однако, и исключения. Миссис Дьюи увидела как-то Норму Джин, возвращающуюся с очередной субботней вылазки с Грейс. Расфуфыренная и причесанная, с новыми ленточками во вьющихся волосах и со свеженаложенным макияжем, девочка подходила к зданию. Впоследствии она вспоминала:
Вдруг я остановилась. Мне было известно, что нам не разрешено краситься [в сиротском приюте], но я совсем позабыла, что на мне макияж, который старательно накладывала Грейс. Я не знала, то ли мне войти вовнутрь, то ли просто сбежать. Другую девочку как-то наказали или отругали... за то, что она носила при себе губную помаду — учителя сочли это ужасной глупостью.
Но реакция миссис Дьюи поразила Норму Джин. «У тебя прекрасная кожа, — сказала та. — Знаю, ты не хочешь, чтобы твое лицо блестело, но иногда ты прячешь его под слишком толстым слоем румян». И с этими словами смягчила плоды трудов Грейс, не вгоняя при этом Норму в краску[53].
Грейс сдержала данное своей воспитаннице обещание забрать ее назад домой. Последние документы, касающиеся предоставления опеки, были поданы заявительницей, то есть Грейс, 26 февраля 1936 года, и ее просьба (с типичной для бюрократии медлительностью) была удовлетворена весной 1937 года. Норма Джин оставила сиротский приют Лос-Анджелеса и прибыла в домик Годдардов в Ван-Найсе 7 июня 1937 года — через неделю после своего одиннадцатого дня рождения. Именно в тот момент, когда она вечером садилась в машину Грейс, по радио передали коммюнике о смерти Джин Харлоу, которая в возрасте двадцати шести лет умерла вследствие самоотравления организма ядовитым азотистым соединением — мочевиной. Луис Б. Майер, шеф Харлоу в студии МГМ, резюмировал единое мнение тех, кто знал ее лично, и тех, кто просто восхищался ею: «Эта девушка, которую обожали многие миллионы, была самым симпатичным и самым приятным человеком, которого я знал за тридцать лет работы в кинопромышленности». А один из журналистов написал: «Она внесла в комедию не очень много нового, но благодаря своей личности смогла обогатить представление о нескольких комических типах своего времени: золотоискательницы, необразованной бабенки, прагматичной особы, горлопанши и скандалистки, а также всяких мнимых скромниц, модных тогда среди карикатуристов, публицистов и записных остряков». В соответствии с тем, что говорила Мэрилин через много лет, Грейс разрывалась в тот миг между скорбью в связи с гибелью этой молодой красивой женщины и убеждением, что благодаря указанному событию будущее Нормы Джин обретает реальные очертания.
Пребывание Нормы у Годдардов продолжалось недолго — по причине чрезвычайно неприятного инцидента, который произвел на совсем молоденькую девушку несомненное травмирующее воздействие. По словам первого мужа Мэрилин, Джеймса Доухерти, однажды ночью Док Годдард, сильно пьяный, схватил юное создание и, грубо лапая, тиская и одновременно лаская, попытался ее изнасиловать. Однако Норма Джин смогла все-таки вырваться и убежала со всех ног, колотясь от страха и рыдая. Это происшествие, особенно у столь впечатлительной и лишенной отца девочки, возбудило в той глубокий страх и отвращение, и она всю жизнь возвращалась к нему в своих рассказах. Первый опыт Нормы Джин в физических контактах с мужчинами отделил секс от любви: то, что поначалу могло показаться жестом нежности, на поверку оказалось отвратительным и оскорбительным[54].
