Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР
Нам утвердили программу: сначала мы должны спеть «Гимн демократической молодежи», популярный тогда, потом будет доклад с приветствием наших гостей, потом они расскажут о своей жизни, мы исполним для них русские песни и танцы, а они исполнят нам свои испанские. Ну а после этого нам «милостиво разрешили» потанцевать вместе. Да, еще одно — наша аудитория должна быть для этого специально празднично оформлена. Оформление поручили нам с Вахтангом — я был художником курсовой стенгазеты, и он тоже неплохо рисовал.
Мы с энтузиазмом взялись за подготовку, нам выделили небольшую комнату, мы раздобыли где-то фанерные листы и масляные краски. Я стал писать красками на фанерах герб демократической молодежи: три молодых профиля — белый, черный и желтый на фоне голубого земного шара, обрамленного флагами разных наций. Вахтанг мне помогал. Хотя раньше я не писал масляными красками больших картин, но был рад показать свое мастерство, особенно когда приходила Роза. У Вахтанга тоже был нежный роман с девушкой из нашей группы — Марьяной. Поэтому мы часто оказывались в той комнате вчетвером. И мы понимали друг друга.
Накануне вечера мы с Вахтангом заработались допоздна, и я позвал его ночевать к нам. Мама сытно нас накормила и расстелила ему постель на полу возле моих чемоданов. Утром мы уговорили Вахтанга надеть один из отцовских костюмов — у него не было даже приличных брюк. Стесняясь и отнекиваясь, он согласился и выглядел в костюме очень импозантно (как одежда может придавать людям эффектность!).
Вечер нам удался. Мы дружно пели «Гимн демократической молодежи» композитора Новикова на слова Льва Ошанина:
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем,
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем.
И припев:
Эту песню запевает молодежь,
Эту песню не задушишь, не убьешь…
Потом выступали испанцы и наши. Всем понравилось наше с Вахтангом оформление зала. Мы веселились, смеялись и танцевали допоздна — ведь мы были очень молоды.
И пока мы танцевали, из приоткрытой боковой двери Первого отдела полувысовывался капитан Матвеев и пристально всех рассматривал.
Уже под утро мы поймали «левый» грузовик, погрузили в него мои фанерные эмблемы, залезли в кузов и повезли их на склад на Арбатской площади. Со мной поехала Роза и еще одна влюбленная пара — Миша Рубашов и Рая Карагодская. Сладкое было гулянье по еще не проснувшейся Москве — мое последнее гулянье с Розой.
Первая история болезни
Первое появление в больнице — мы в клинике внутренних болезней (терапии), в старинном трехэтажном здании на улице Петровке, где был Государственный институт физиотерапии (ГИФ). Мы надели принесенные докторские халаты, купленные заранее, и обязательные белые шапочки и жались в углу вестибюля — выглядели, наверное, смешно. Сверху по лестнице быстрой походкой на коротких ногах, в развевающемся белом халате скатился маленький полноватый человек лет за сорок. На его лысой голове бордюр черных волос.
— Вы четверрртая гррруппа? — спросил он, картавя.
Мы дружно закивали.
— Я — Гррригорий Михайлович Вильвилевич, ассистент кафедррры пррропедевтики. Буду весь семестррр заниматься с вами. Берррите ваши сумки и следуйте за мной.
Преподавателей-евреев в институте оставалось все меньше. Мы шли быстро за ним и оглядывались вокруг. На втором этаже он ввел нас в одну из комнат:
— По пррреданию, здесь в 1812 году ночевал Наполеон, когда ему пррришлось бежать от пожаррра в Кррремле. Этому дому двести лет, он был дворррцом московского грррадоначальника грррафа Апррраксина. Интеррресно?
Интересно, конечно: Наполеон, а теперь — мы. По краям высокого потолка еще видны расписанные полустертые цветы, очевидно, остаток тех времен. Может, на них тоже смотрел Наполеон? Что он думал в этой самой комнате, убегая с позором из Москвы? Только подумав об этом, я заметил через открытую дверь трех проходивших молодых женщин-врачей. Они были яркие, привлекательные, стройные, как на подбор. Халаты и юбки на них короткие — до колен, так что открывали красивые, стройные ноги. Это сразу отвлекло меня от Наполеона. Я вспомнил строки Пушкина из «Евгения Онегина»:
…….только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног…
Каким образом эти три пары все очутились здесь? Это тоже было интересно. (Позже я узнал, что директор ГИФ профессор Александр Леонидович Мясников, мощная фигура советской медицины того времени, славился двумя чертами: нелюбовью к евреям и пристрастием к красивым женщинам; по этим принципам он и подбирал себе кадры.)
На наше счастье, от доктора Вильвилевича он еще не успел избавиться — потому что для нас тот оказался очень хорошим первым учителем медицины. Что такое хороший учитель в практической медицине? В любом обучении между учителем и учеником есть прямая связь: учитель объясняет, рассказывает — ученик запоминает. Но не так в практической медицине: в ней между учителем и учеником находится третье, промежуточное лицо — пациент, больной человек. И этот больной очень заинтересован, чтобы его лечили, а не беспокоили, чтобы на нем не упражнялись неопытные ученики. Когда я учился, еще не было никаких вспомогательных технических пособий, которые имитировали бы живых пациентов: строение их тел, плотность, звуки шумов внутренних органов, их положение внутри и объем. Все изучалось на больном человеке. А обучение основам медицины — это не только показ и объяснение, это еще и начало практики — надо все самому трогать руками, надо выстукивать пальцами границы сердца и легких (перкуссия), выслушивать шумы сердца и дыхания стетоскопом (аускультация), двумя руками мять живот, обследуя печень, почки, селезенку и кишечник (пальпирование). Даже прямую кишку тоже надо обследовать пальцем (в резиновой перчатке, конечно).
Вильвилевич обучал нас абсолютно всему — «с азов». Началом этого было само поведение врача с больным. Палаты бывшего Апраксинского дворца были большие — на десять и больше кроватей. Кроме железных коек и тумбочек, никакого дополнительного оборудования в палатах не было — ни подводки кислорода, ни аппаратов для измерения кровяного давления, ни мониторов. Были только доктор и ходившая позади него сестра. Мы робкой цепочкой шли за ними, становились вокруг постели больного и наблюдали. Доктор подходил по очереди к больным, здоровался, садился на край кровати и участливо задавал вопросы. Видно было, что больные не просто ждали его обхода, но и радовались его приближению. Беседуя с ними, он оглядывался, мимикой приглашая нас слушать. Потом он красивыми, плавными движениями начинал обследования. Он умел так показать нам пример общения с больными и обследование, что мы сразу запоминали эту манеру поведения и движения его рук. Перед нами был добрый, внимательный доктор старого образца — этому стоило поучиться.
