Владимир Трухановский - Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры
Благодаря рекомендательным письмам, которыми он запасся в Лондоне, Бенджамин сразу же был принят влиятельными местными англичанами. Здесь он нашел много старых знакомых по Лондону, служивших в местной администрации, в гарнизоне и на военных кораблях, базировавшихся на Мальте. Его стремление возбудить сенсационность вокруг собственной персоны было еще большим. Усилилась экстравагантность в одежде. Он наносил многочисленные визиты в жакете невероятной расцветки, в белых панталонах, перетянутый широким поясом всех цветов радуги. Когда он проходил по улице, то, по словам Мередита, за ним следовала половина жителей города. Быстро были установлены контакты с губернатором и его супругой, их он поразил своим остроумием и талантом рассказчика. На обед, который давали офицеры расквартированного на Мальте пехотного полка, он явился в живописном наряде, и обед благодаря присутствию Дизраэли превратился в своеобразное представление.
На Мальте Дизраэли начал осваивать восточные обычаи. Турецкие мотивы появились в одежде. Ему нравилось валяться на мягких широких диванах и курить трубку, мундштук которой был длиннее двух метров. «Я стал заядлым курильщиком», — писал он Остину. Пижонство Дизраэли на Мальте нравилось далеко не всем. Многие рассматривали его как вызов, как оскорбление общественных нравов. Некоторые дома для него закрывались, офицеры отпускали злые замечания в его адрес и иногда так, что Дизраэли их слышал. Отрицательная реакция на поведение Дизраэли была бы еще сильнее, если бы они знали, какую философию он подводит под свои действия. Он писал домой: «Чтобы управлять людьми, вы должны или превосходить их интеллектуально, или презирать их». Здесь мы видим все те же мотивы, знакомые нам по первой части «Вивиана Грея», — высокомерное превосходство лидера над толпой.
Мередит был человеком иного склада. Он путешествовал как ученый, стремился познавать мир и держался спокойно, учтиво, не привлекая к себе всеобщего внимания, и к манере поведения своего друга относился неодобрительно, не скрывая этого. Результатом стало начавшееся отчуждение между Дизраэли и Мередитом. Оно усилилось после того, как друзья встретились на Мальте с неким бойким Джемсом Клеем, знакомым еще по Лондону. Клей, по свидетельству Бенджамина, вел жизнь «блестящего авантюриста», весьма привлекательную для Дизраэли. Неудивительно, что Бенджамин быстро сблизился с новым товарищем. К тому же этот прожигатель жизни тверже стоял на ногах, чем Бенджамин. Он зафрахтовал яхту, на которой друзья и продолжили путешествие.
И Клей, и Дизраэли были горячими поклонниками Байрона. У Клея был лакей Тита Фалчиери — бывший приближенный слуга Байрона. Тита понравился Бенджамину как своеобразная историческая достопримечательность. Его взяли с собой в путешествие, а затем Дизраэли вывез его в Англию, где он навсегда прижился в доме в качестве слуги, но на несколько особом положении. Тита был романтической, живописной, привлекательной фигурой. Дизраэли писал домой, что «он ко всему прочему мягок, как ягненок, хотя и держит всегда два кинжала за поясом… Байрон умер у него на руках».
Несмотря на пристальный интерес Дизраэли ко всему, что связано с Байроном, именно здесь, на Мальте, обнаружилось, что считать его последователем Байрона нельзя. Их взгляды на современный мир, на происходящие в нем процессы были далеко не идентичны. Отсюда и принципиально различное отношение к этим процессам. Первая половина XIX в. ознаменовалась мощным национально-освободительным движением в Италии и Греции. Байрон не просто симпатизировал этим движениям — он поддерживал их морально, материально, практически участвовал в этой справедливой борьбе на стороне восставших. Приняв участие в освободительной войне греков за независимость, Байрон умер весной 1824 г. в осажденном турками городе Миссолонги. Дизраэли об этом прекрасно знал, ибо именно в это время слава Байрона достигла своего апогея.
Тита — слуга Дж. Байрона, затем — Дизраэли
Во время путешествия Дизраэли в Албании шла война между восставшими албанцами и турками. Дизраэли, будучи на Мальте, решил, что эти события касаются его непосредственно. В сентябре 1830 г. он пишет Остину, что не знает, куда отправится дальше, и предупреждает, чтобы его друг-покровитель не удивлялся, если услышит относительно Дизраэли кое-что «очень странное». В письме от 18 ноября объясняется, что имелось в виду: «Когда я писал Вам последний раз, у меня появилась мысль, вернее, я принял решение вступить добровольцем в турецкую армию, воевавшую в Албании». Вот где принципиальный разрыв Дизраэли с байронизмом. Байрон действовал на стороне угнетенных, против угнетателей, а Дизраэли «принял решение» воевать вместе с турками против освободительного движения албанского народа.
Это не было легкомысленным порывом безрассудного юноши. Бенджамину было уже 26 лет, и он не мог не понимать, с какими опасностями для жизни связано это решение. А опасности его не останавливали. Следовательно, можно говорить о продуманной позиции. В пользу такого вывода говорит и отношение Дизраэли к национально-освободительным движениям на Балканах в дальнейшем. Судя по документам, Дизраэли не вступил в турецкую армию, и одна из крупнейших его авантюр не состоялась только потому, что к концу 1830 г. восстание в Албании было подавлено. Бенджамин писал 18 ноября Остину: «В сложнейших условиях я полон решимости превратить мою предполагавшуюся акцию в визит в турецкий штаб с поздравлениями» по случаю победы турок над повстанцами. И это было осуществлено.
Запасшись рекомендательным письмом от лорда — Высокого комиссара Англии на Ионических островах, трое путешественников со слугами и охраной направились в Янину — столицу Албанской провинции, где и принесли турецким властям свои поздравления. По свидетельству самого Дизраэли, поздравления приносились высшему турецкому администратору, «который ежедневно отрубал головы половине жителей провинции».
Бенджамин наслаждался путешествием, подробно описывал все его перипетии, сравнивая все, что встречалось на пути трех друзей, с фантастическими рассказами из «Тысячи и одной ночи». Он, конечно, был экипирован должным образом. На нем был «костюм греческого пирата, кроваво-красная рубашка с круглыми серебряными украшениями размером каждое в шиллинг, длинный шарф-пояс со многими пистолетами и кинжалами за ним, красная феска, красные туфли, широкий жакет в синюю полосу и такие же панталоны».
Было бы неверно полагать, что в этом позерстве был весь Дизраэли. Демонстрируя внешнюю экстравагантность, Бенджамин размышлял о серьезных вещах: как быть и что делать дальше, после того как путешествие закончится?
