Сергей Фирсов - Николай II
Наследник ехал в ручной коляске, которую вез один возница, два других «толкача» подталкивали джинрикшу с обеих сторон сзади. Следом ехали принц Георг Греческий и другие лица свиты. Покушавшийся (Тсуда Санцо, или Сандзо) стоял в оцеплении, охраняя безопасность проезжавших. Когда коляска цесаревича поравнялась с ним, Тсуда Санцо выскочил из своего ряда и, обнажив саблю, нанес справа сзади (между джинрикшей и правым возницей) удар по голове цесаревича. Испытав силу первого удара и увидев, что полицейский намеревается нанести второй удар, Николай Александрович выскочил из коляски и побежал. Положение спас Георг Греческий, выскочивший из своей джинрикши и ударивший полицейского бамбуковой тростью. Возница наследника повалил покушавшегося, а возница принца Георга, схватив саблю, ударил его по шее и спине. Все это произошло за несколько секунд.
Придя в себя, цесаревич попытался успокоить присутствовавших (прежде всего представителей микадо), заявив: «Это ничего, только бы японцы не подумали, что это происшествие может чем-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие!»[30] Однако каково на самом деле было отношение цесаревича к произошедшему, показали ближайшие события. Уже 30 апреля из Токио в Киото прибыл микадо, но встретиться с сыном русского царя не смог — цесаревич принял его лишь утром следующего дня у себя в спальне. Свидание продолжалось 20 минут. Подобный прием был не чем иным, как унижением японского монарха. Вскоре великий князь по железной дороге переехал из Киото в Кобе и 1 мая «в полном здравии и спокойствии» окончательно устроился на фрегате. Намеченное путешествие в Токио отменили. Император Александр III и Министерство иностранных дел решили прекратить путешествие наследника по Стране восходящего солнца. Это было вполне прогнозируемо: в России страх перед террористами был подобен заразной болезни: директор Департамента полиции П. Н. Дурново, например, полагал, что покусившийся на наследника — нигилист, и уверял, «что ежедневно получает страшные угрозы относительно покушений на жизнь государя»[31].
Японские власти искренне стремились загладить свою вину, микадо почти ежедневно сообщал в Петербург о здоровье наследника престола, но ничего нельзя было изменить. Российский посланник Д. Е. Шевич в телеграмме от 2 мая советовал отказаться от путешествия, предлагая вернуться во Владивосток. «Вследствие того, что торжественность и овационный до сих пор характер приема здесь цесаревича вызвали, по-видимому, ныне негодование со стороны фанатиков патриотизма, я считаю дальнейшее пребывание Его Высочества в Японии небезопасным. К тому же сам цесаревич расположен, кажется, через несколько дней отбыть во Владивосток». Получалось, что сказанные наследником сразу после покушения слова о признательности японцам за их радушие были только словами, он не хотел оставаться в стране, где чуть было не погиб.
Седьмого мая цесаревич отбыл на Родину, перед тем приняв на борту японского императора и выразив ему официальное сожаление в связи с невозможностью посетить Токио и представиться императрице. Этикет, насколько было возможно, не нарушили, хотя факт приезда микадо на борт «Памяти Азова», к цесаревичу, являлся сильным ударом по самолюбию японского правителя. На фрегате за день до отплытия во Владивосток впервые вдали от Родины цесаревич отметил свой день рождения (торжественно отпразднованный, как уже говорилось, в его отсутствие в Гатчине).
Дело о покушении с отъездом цесаревича не закончилось: в России надеялись, что Тсуда Санцо будет приговорен к смертной казни. Однако этого не произошло: в том же мае 1891 года бывшего полицейского приговорили к пожизненной каторге, что являлось высшей мерой наказания за покушение на частное лицо. Смертный приговор мог быть вынесен лишь в том случае, если бы покушавшийся попытался убить кого-либо из членов японской императорской семьи. Русский посланник остался неудовлетворен приговором, хотя и отдавал себе отчет в том, что казнь полицейского «способствовала бы крайнему возбуждению фанатизма»[32]. Впрочем, в заключении Тсуда Санцо прожил всего несколько месяцев, уже 30 сентября 1891 года он скончался. По официальной версии, бывший полицейский умер от пневмонии, по неофициальной — уморил себя голодом. В Японии имя преступника было проклято — сход деревни Канаяма префектуры Ямагата, родины Санцо, запретил называть его именем детей; родственники полицейского превратились в изгоев. Предлагали даже переименовать город Отсу, ибо его имя было опозорено. Горюя о том, что русский цесаревич отказался посетить. Токио, одна женщина даже заколола себя кинжалом перед зданием мэрии Киото. И все-таки нанесенная в Японии обида навсегда осталась в памяти Николая Александровича. Увы!
Непонимание всегда рождает непонимание, способствуя росту отчужденности и недоверия — как между отдельными людьми, так и между странами. Покушение на цесаревича стало яркой иллюстрацией этой старой истины. Но важнее, думается, иное: за короткий отрезок времени старший сын русского императора второй раз избежал смерти. Промысел! Случившееся вызвало появление на свет патриотических стихов, в которых обыгрывались события в Борках и Отсу. Среди тех, кто написал об этом, был и замечательный русский поэт Аполлон Майков:
Царственный юноша, дважды спасенный!
Явлен двукраты Руси умиленной
Божия Промысла щит над Тобой!
Вихрем промчалася весть громовая,
Скрытое пламя в сердцах подымая
В общем порыве к молитве святой!
С этой молитвой — всей русской землей,
Всеми сердцами Ты глубже усвоен…
Шествуй же в путь свой и бодр, и спокоен,
Чист перед Богом и светел душой!
Патетические призывы и заявления психологически вполне объяснимы, но хочется обратить внимание на мысль о Промысле. Она и показательна, и поучительна. Неслучайно князь Э. Э. Ухтомский — спутник наследника, описывавший его путешествие на Восток, особо подчеркивал религиозный смысл чудесного спасения цесаревича в Японии, не забыв также напомнить, что в самом начале путешествия заболел второй сын Александра III — Георгий. «Последний же случай, — вспоминал князь Ухтомский покушение на цесаревича, — переполнял чашу испытаний и производил буквально ошеломляющее впечатление… Тут-то чувство веры и просилось наружу, ища слов для выражения благодарности Всевышнему! В такой момент само собой творилась и повторялась молитва, сложенная на Святой Руси после ухода „Азова“ в далекие моря с царскими сыновьями». Молитва о благополучном путешествии Николая и Георгия Александровичей действительно была составлена членами Святейшего синода — для чтения в храмах империи.
