Никита Окунев - Дневник москвича. Том 1. 1917-1920
Вместо Гутора Главнок. Юго-Западным фронтом назначен Корнилов, замененный ген. Черемисовым.
Временное правительство приказало арестовать Ленина, Зиновьева, Троцкого и Каменева. Надо бы заодно словить Коллонтай, Стеклова, Рязанова, Козловского, Луначарского, Рошаль, Раковского и самого Максима Горького. Бурцев выступил публично с обвинением всей этой дюжине в работе «над разрушением России».
Отставка Половцова отменена. В Нижнем бунт ликвидирован. Временное правительство постановило расформировать воинские части, участвовавшие в мятеже 3–5 июля. И пошли на этой почве опять вооруженные сопротивления.
Английский Королевский Дом принял английскую фамилию Виндзор.
Вчера состоялось первое заседание новой Московской Городской Думы. Председателем Думы избран старый революционер-евреи О. С. Минор.
Происходит дальнейший крах кадетской партии у правительственного руля: Кн. Львов ушел, и премьерство взял на себя неутомимый неустрашимый Керенский, сохраняя пост Военного и Морского министров и прихватив, на время, портфель Министра торговли и промышленности. Министром внутренних дел и почты — И. Г. Церетели, министром юстиции — Некрасов. Министры, ввиду финансовых затруднений казны, порешили жалованье свое сократить до половинного размера, но ведь «шилом моря не нагреешь».
10 июля. По сообщению из Ставки от 9-го числа, наши войска, проявляя полное неповиновение начальникам, продолжали отступать за р. Серет, частью сдаваясь в плен. Сопротивление противнику оказала только 155 пехотная дивизия и броневые автомобили.
11 июля. Министром юстиции объявлен И. Н. Ефремов, а министром призрения — А. А. Барышников. Но что же социалисты не идут в министры?
Капитан 1-го ранга Развозов назначен командиром Балтийского флота.
Начавшееся наступление на Вильно, по-видимому, тоже сорвано нашими трусами и мародерами. Станиславов и Галич эвакуируются. Бежит позорно 11-я армия. Чтобы останавливать бегущих, уже отдан приказ стрелять по ним. Лебедев (Упр. Морск. Минист.) и М. И. Скобелев на фронте с громадными полномочиями, как высшие правительственные комиссары.
Противно и страшно читать известия с фронтов.
Керенский издал приказ: «Восстановить дисциплину, проявляя революционную власть в полной мере, не останавливаясь при спасении армии пред применением вооруженной силы.» Вот ведь до чего дошло, до чего довели взбунтовавшиеся рабы — до восстановления смертной казни!
И Совет рабочих, солдатских и крест, депутатов взывает: «Кто ослушается приказов Временного правительства в бою, тот — изменник, а прощения изменникам и трусам не будет.» Но почему только в бою?
Советом принято 252 голоса при 47 воздержавшихся уже такая грозная и серьезная резолюция:
«1. Страна и революция в опасности.
2. Временное правительство объявляется правительством спасения революции.
3. За ним признаются неограниченные полномочия.»
Все революция, да революция, а где же Христианское Великое государство — Русь-матушка?
12 июля. Еще до назначения Развозова надо бы было записать, «Команд. Балтийским флотом Вердеревский арестован правительством.» Должно быть, за безвластие 3–5 июля.
Вчера Московская Дума избрала в головы В. В. Руднева, доктора и конечно, социал-революционера.
Но Корнилов телеграфировал Керенскому и Брусилову приблизительно так: На полях, которые нельзя даже назвать полями сражений, царит сплошной ужас, позор и срам… Требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах, в целях сохранения и спасения армии при ее реорганизации на началах строгой дисциплины… Введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий… Смерть не только от вражеской пули, но и от руки своих же братьев непрестанно витает над армией… Смертная казнь спасет многие невинные жизни ценою гибели немногих изменников, предателей и трусов… Если правительство не утвердит предлагаемых мною мер, то я, генерал Корнилов самовольно слагаю с себя полномочия Главнокомандующего.
13 июля. Половцов все-таки отставлен и командующим Петроградскими войсками назначен ген. Эрдем.
С войны все еще только печально-безотрадные известия: оборонявший Тарнополь 1-й гвардейский корпус (без Петровской бригады) самовольно, без давления со стороны противника, бросил позиции и отошел в восточном направлении. Действовавшие в районе к северо-западу от Романовки 113, 153 и 74, бросив позиции, также самовольно ушли в тыл. Не тут ли и сынок мой, который в письме от первого июля писал мне, что за 18 июня он представлен к какому-то боевому ордену. О горе, горе!.. Боже, буди милостив к нам, грешным!
Св. Синод обратился к населению России с воззванием, в котором, между прочим, говорится: «Наш непременный, наш неотложный и повелительный долг — покаяться в этом страшном нашем грехе, дабы не судил Господь нам пить чашу испытаний наших до конца — сделаться среди других народов ужасом, посмеянием, пустыней и проклятьем.»
Государственному банку предоставлено выпустить кредиток еще на 2 млрд. рублей. Вот почему курица стоит теперь уже 6 руб.
В Петрограде организовано новое политическое общество: «Союз свободы и порядка». Инициаторы — Н. А. Морозов, Г. А. Алексинский и др. Мне по душе такое общество, и я желаю ему успеха.
По последним официальным данным виды на урожай: в 20 губерниях и областях удовлетворительные, в 18 — частью удовлетворительные, частью неудовлетворительные, и в 6 — неудовлетворительные.
14 июля. Сегодня с утра сам не свой. В сообщении из Ставки, где только самые скверные и неутешительные новости, для меня лично самое ужасное такие строки: «Некоторые части продолжают самовольно оставлять свои позиции, не выполняя возложенных на них боевых задач, но наряду с такими частями есть беззаветно выполняющие свои долг пред родиной и с ничтожным числом бойцов в своих рядах оказывающие противнику стойкое сопротивление, † За последнее время особенно отличился 416 пехотный полк, потерявший в жестоких боях почти всех своих старших начальников, включая своего командира полка.» Как раз в этом полку и мой сын, которому я хотел посвятить эту летопись, в надежде, что он и дети его через десятки лет прочтут мое немудрое сказание о войне и революции, но, видимо, Бог судил иначе. Как бы в этом сказании и даже вот на этом самом несчастливом листке не пришлось записать, если хватит мужества и сил, и о гибели моего героя-сына, и тогда читай эту горькую повесть один ты, бедный отец, и она будет для тебя самой ужасной, самой страшной за всю твою жизнь.
