Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
А теперь представьте своего ребёнка, в тело которого вцепился тот же вислоухий, после того как ваш отпрыск решил, шутки ради, отобрать эту косточку, совершенно не понимая по наивности, к чему это может привести. Воспользуетесь ли вы ружьём? Что вы скажете или сделаете, вдруг обнаружившемуся хозяину, который, вдобавок ко всему, ещё обвинит вашего ребенка во всём случившемся, а вам, по вашей же слабости и растерянности, надаёт оплеух?
А всего в нескольких метрах висит совершенно официально оформленное оружие, к которому толкает справедливый гнев и обида? Лично я всегда удерживался и удержусь! Но что же я позволю себе сделать? Ведь случившееся оставлять так нельзя. Полиция? Но, узнав всю подноготную моей жизни и сравнивая ее с судьбой хозяина собаки, кому поверят больше?
Разумеется, в такой постановке вопроса и даже возможности её, кроме меня, винить больше некого, но конфликт как-то должен быть разрешён, и уж точно — мирным путём. Но таким образом, чтобы повторения подобного больше не было.
Героем приведённого примера было животное, имеющее только душу и врождённые рефлексы, последние и «сподвигли» существо на нападение.
Думаете, на людей нужно смотреть иначе из-за имеющихся у нас разума и, кроме врождённых, ещё и приобретённые рефлексы? Ничуть! Ответственность каждого из нас многократно выше, чем у этого «Шарика», именно из-за присутствия разума, чем мы и выше животных.
Только выше ли?!
* * *Если ничто из естественного не зло, то это значит, что зло возникает, когда мы сами извращаем свои способности.
Максим Исповедник
Ничто не выбивает человека из колеи так сильно, как чужой экспромт, я сам их обожаю и часто к ним прибегая, либо готовя его заранее, либо делая интуитивно.
Первый день, по очередному прилёту на Канары, перед этим общественным, уже упомянутым празднованием Нового Года, ознаменовался просьбой Олега встретиться с ним сразу после телефонного звонка в отель, где мы обосновались, прозвучавшего когда я ещё не успел распаковать вещи и принять душ.
Через 15 минут я уже стоял у входа в гостиницу, куда подкатил белый «Мерседес-Бенц», управляемый младшим из братьев, одетым во все белое, что, правда, не сливалось с цветом покраски транспортного средства, но лишь усиливало впечатление под лучами яркого солнца. Но обыкновению, увидев с ним ещё одного человека, кажется, «Булочника» (Грибкова), я попросил последних пересесть на переднее пассажирское сиденье, чтобы не оставлять никого позади себя. Но просьба моя осталась неуслышанной, а Пылёв движением руки пригласил меня занять место именно рядом с ним.
Подумав немного и всё взвесив, я всё же последовал приглашению, начиная жалеть о том, что приехал не один, да и вообще о том, что приехал. Ведь не хотел же ехать, упирался, но…
…Сел вполоборота, чтобы видеть обоих, вынул резную красивую палочку — яваре, которую вырезал сам на досуге, и крутил её между ладонями, будто массируя.
Дорога уходила вверх, где, я знал, скоро заканчивалась небольшой площадкой над глубоким обрывом. Вариантов было два: либо хотят показать, что мне их бояться надо, и есть ведь, есть чего, а далее, скорее всего, будет какое-то предложение, от которого отказаться невозможно, либо… в отель я больше не вернусь.
Много я ли успею сделать? Неизвестно. Глядя на 120 килограмм живого веса Грибкова, и всё в мышцах, думалось о возможном предстоящем. Скорее всего там на верху будет ещё пара человек, а потому если что-то предпринимать, то сейчас.
Но машина шла на большой скорости — предельной для горного серпантина, и пока я, выжидая, шутил и посмеивался остротам Олега, потихоньку освобождая тормозок на микроскопическом ножичке в пряжке ремня, времени оставалось всё меньше, но делать почему-то ничего не хотелось. Я решил подождать, несмотря на то, что понимал: если бы был какой-то план, то явно не оставлявший мне шансов. Но интуиция подсказывала: что-то было не так, и дальше разговоров дело не пойдёт. Белоснежная машина, явно оформленная честно, такая же светлая, а потому маркая одежда. То, что я садился под камерой отеля, наверное, не в счёт, а вот напряжённость больше чувствовалась у меня, нежели у обоих моих попутчиков.
В конце концов, я решил начать что-то предпринимать лишь в случае, если появится третий. У меня на сегодняшний день было одно преимущество, которого не было у подавляющего большинства — я стал не особенно ценить свою жизнь, точнее сказать, вообще ничего ценного в ней не видел, соответственно, думаю, и расстался бы с ней без особого сожаления. По крайней мере, это меня не пугало.
Третий человек не появился. Машина же, сделав разворот на пятачке смотровой площадки, остановилась, и наступила минутная тишина, по прошествии которой Олег принял явно неудобное для нападения положение, подогнув под себя ногу, и с улыбкой спросил: «Чё ты такой напряжённый?». «Привычная реакция на незнакомо-ю человека», ответил я, имея в виду «Булочника», что не с разу понял обладатель белого костюма и напрягся сам.
После ещё одной паузы Вова вышел из машины, и началось то, из-за чего и был устроен этот спектакль. Было необходимо устранить Таранцева, что меня сильно удивило, — ведь Андрей постоянно встречался с президентом «Русского золота», и не было ни одного разговора, чтобы он его не упоминал «Петровича», причём делая постоянный акцент на дружественные личные отношения.
На этот период весь наш «профсоюз» и все активы в виде долей в фирмах, фирмочках, банках, адвокатских бюро и так далее плотно склеились с жизнедеятельностью «рыночного» монстра, он был основной статьёй дохода, причем постоянной, и такой поворот был не совсем понятен.
В конечном итоге всё это я счёл отсебятиной, не прошедшей критику старшего брата, и счел основной причиной столь навязчивого приглашения на празднование этого Нового Года.
Разумеется, при первой же встрече я ввёл в курс дела Андрея, и удивился его реакции, лениво соглашательской: «Ну, делай». Потом он назовёт это дело, именно так, как оно получилось, единственно нужным покушением из всех, о которых он помнил. А произведённый фурор от манеры исполнения превзошёл все ожидания, даже не-| мотря на то, что поставленная цель не была достигнута.
По всей видимости, по манере исполнения и его сложности, Таранцев понял, что его достанут в любом месте и с любой охраной, а якобы осечка — вовсе не случайна, но предупреждение.
Собственно, после того, как я понял, что произошло непоправимое, и выстрелы прозвучали в неустановленное время, пришлось объяснить Олегу, что мною было отдано предпочтение акции устрашения по сравнению с нерациональным убийством. Последний был в восторге от происшедшего, и нюансы его уже не волновали. Шумиха вокруг оригинальности устройства и его использования успокоила его гордыню, а объяснение показалось удачным и чуть ли не самим им подсказанным. Но это после, а сейчас я поднимался на лифте на свой этаж в отеле, и лишь радостная улыбка любимой женщины начала приводить меня в чувство…
