Артем Драбкин - Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают
– Чего вы больше боялись, погибнуть или попасть в плен?
– Попасть в плен. Я вполне уверен, что я бы застрелился, я был к этому готов. Плен – это было что-то ужасное, чего мы не могли себе представить.
– Какое у вас было личное оружие?
– 9-миллиметровый пистолет «Вальтер 38». Офицеры имели еще 7,62. У нас в танковой куртке был карман или кобура на ремне вокруг шеи, чтобы мы их не теряли. Пистолет был предусмотрен для ближнего боя, но я его никогда не использовал, за исключением того, что мы, напившись, стреляли по бутылкам.
– Началась война, вы вошли в Россию, что вас больше всего поразило?
– В 1941 году? Огромные пространства. Мы в школе, конечно, учили, я сам из Восточной Пруссии, там, на Балтике, открытые пространства, всего 47 человек на квадратный километр, по-моему. Но огромные пространства, мы ехали, ехали, ехали, и этому не было конца. Малонаселенные, огромные пространства. И еще было недостаточно засеянной земли. По-другому было только на Южной Украине. В Западной России, в Литве сельское хозяйство можно было бы устроить лучше.
– Русские солдаты часто говорили: вот закончится война, и я буду… Вы об этом говорили?
– Вообще нет. Среди товарищей мы об этом не говорили. У нас были разные социальные слои, были неквалифицированные рабочие, цели у всех были разные. Как и все немцы, все хотели получить профессию и зарабатывать деньги, это понятно. Еще думали о том, что если война будет проиграна, то что тогда? Но такие мысли появились начиная с 1943 года.
В мае нашу роту перевели в 4-й танковый полк и отправили эшелоном в Германию. Мы сидели в поезде и ехали на запад. Куда мы едем, нам не сообщили по соображениям секретности.
Мне уже было двадцать лет, меня произвели в унтер-офицеры. У меня были значок за ранения, значок за танковый бой и Железный крест второго класса. Жизнь впереди была полна приключений.
Мы прибыли в Нойхаммер только с нашими личными вещами и личным оружием – пистолетами и карабинами. Танки и остальные машины мы оставили в Нарве и теперь ждали прибытия новых танков, грузовиков и остальных машин, необходимых для ведения войны.
Сколотили экипажи, получили Pz-IV с длинной 7,5-сантиметровой пушкой. 23 июля 13-я танковая дивизия, в которую входил наш 3-й батальон 4-го танкового полка, уже должна была наступать через Дон на юг, в направлении Кавказа. Выгрузились в Сталино. Запомнилась встреча с итальянцами: тарахтящие мотоциклы, опереточные солдаты с султанами на шлемах, лучше бы они были нашими противниками!
Из Сталино мы маршем через Ростов и Батайск догоняли наш полк, который продвигался вперед, почти не встречая сопротивления. В Короптокине на Кубани мы его догнали. Без остановок мы шли дальше на юг через Ногайскую степь. Итальянцев мы оставили в Сталино, и нас сопровождали только румынские части. Вместе с ними в автомобилях ехали и их семьи, женщины и дети. Румынских офицеров, которые ехали вместе с нами, интересовало только мародерство. Военная ситуация это позволяла, Красная Армия отступала на юг. До Кавказа русские в бои не вступали.
Местность представляла собой плоскую, сухую равнину, почва была песок или глина, дорог не было. Мы ехали по следу впереди идущего танка, держа дистанцию около 200 метров и скорость примерно 20 километров в час. Нас все больше нервировали румынские машины, которые нас обгоняли, встраивались в нашу колонну и поднимали пыль, из-за которой ничего не было видно. Один румынский легковой автомобиль американского производства с румынскими офицерами догнал наш танк и сигналил, требуя уступить ему дорогу. Мы разогнались и резко затормозили, румынский автомобиль врезался в наш танк. В какой-то момент появились румынские машины, едущие нам навстречу. Это означало, что впереди началась война.
Все пять месяцев, которые мы были на Кавказе, мы не вели настоящей войны.
До Майкопа мой «924-й» танк, хотя он попеременно шел в голове роты, ни разу из пушки не выстрелил. Мы считали, что это отступление почти без боев было умным операционным ходом командования Красной Армии, которое заманивало нас в глубину страны.
Мы только ехали, ехали и ехали. Самое яркое впечатление – это рассвет в степи. Мы ставили танки кругом, пушками наружу, танк командира роты занимал место в центре. Так мы готовы были отражать нападение с любой стороны. Я нес «собаку» – вахту с 2 до 4. И вот начало светать, и передо мной встал весь Кавказ, от Эльбруса до Казбека. Незабываемое зрелище! Когда немного посветлело, поднялся туман и вершин не стало видно.
28 августа передовые части дивизии подошли к Тереку у Моздока.
Сопротивление врага и местность становились все тяжелее. Особенно активной стала авиация русских. Массированно применялись легкие американские бомбардировщики «Дуглас-Бостон». Эти самолеты летали из Тбилиси. В голой степи мы не могли от них спрятаться.
Кроме того, стояло самое жаркое время года. Питьевая вода и снабжение не доставлялись в достаточном количестве. Длительное время мы питались только сардинами в масле и кукурузным хлебом.
Все чаще появлялись типичные для субтропического климата болезни. Малярия, лихорадка и в большом количестве желтуха. Я подхватил малярию и желтуху. Некоторое время я промучился в роте, но потом меня на самолете отправили в лазарет для легкобольных в Таганрог на Азовском море. Я был примерно 300-м заболевшим в полку, т. е. примерно треть полка выбыла из строя по болезни.
Тем временем наши сильно поредевшие из-за поломок техники части переправились через Терек, вошли в долину у Ельчтово и взяли ключевой пункт обеих военных дорог Ардон, перекрыв тем самым обе военные дороги. Но потом в бой были введены сильные, подготовленные для боев в горах части русских. Вместе с силами с севера русские стали наступать. Взять Орджоникидзе не удалось. Тем временем немецкие горные егеря водрузили немецкий флаг на Эльбрусе. Но это было только рекламное мероприятие для внешнего и внутреннего пользования.
В ноябре стало уже действительно холодно, я вернулся в батальон. Наша рота понесла очень тяжелые потери в танках и людях при наступлении на Орджоникидзе, у Гизель и Малгобека. Я принял танк, находящийся в ремонтной мастерской, который с трудом восстанавливали. Ремонт был не самым тяжелым, тяжелее было удалить из танка куски трупов и отмыть его от крови. Потом были тягостные местные бои вокруг Ардона, Нальчика, Алагира и Дигора. В декабре командование приказало оборудовать зимние позиции.
3-й батальон 4-го танкового полка сдали танки примерно 15 декабря. Так как мы понесли особенно большие потери, нас, как «личную часть Шобера», на поезде повезли в направлении Германии. Нам повезло, железная дорога была еще не перерезана. Через Прохладную-Армавир-Ростов-Днепропетровск мы ехали в Рейх.
Это значило, что мы будем переучиваться на новый тип танка. 23 декабря мы были в Берлине, нам выдали отпускные свидетельства на две недели. На Рождество я был дома в Сентайнене. В этот раз мы получили «пакет от фюрера», состоящий из бутылки игристого вина, сырокопченой колбасы и двух банок тушенки. 10 января 1943 года мы прибыли в стрелковую школу танковых войск в Путлосе, Шлезвиг-Гольштейн.
Школа в дополнение к их обычным программам получила задание переучить нас на «Тигр», но самого «Тигра» еще не было! И нас опять отправили в двухнедельный отпуск, такое было возможно только в танковых войсках. В пехоте для нас бы придумали какие-нибудь полевые учения или еще какое-нибудь бессмысленное занятие. Я поехал обратно в Тильзит. Сталинград еще не пал, танцы опять временно разрешили, и я – хотя из моих сегодняшних знакомых никто в это не верит – активно в них участвовал. А где мне еще было познакомиться с девушками?
В конце января мы опять явились в Путлос. У нас образовалась группа товарищей, Хайно Кляйнер (погиб), Херберт Петцка (погиб), Ханс Риппл (погиб) и я. Мы все были из одного полка, но из разных рот. Мы жили в одном кубрике в общежитии для курсантов. Однажды за завтраком у меня с Хайно, который единственный из нас накануне видел «Тигр», был такой диалог:
– Хайно, скажи, как он выглядит?
– Представь себе очень длинную танковую пушку. Представил?
– Да!
– А у него она еще длиннее!
Скоро я тоже увидел это чудо. Я был впечатлен, но и несколько разочарован. Я ждал чего-то более элегантного, как Т-34, а тут такой ящер. Обучение было вялым, потому что на всех была всего одна машина.
Где-то в феврале 500-й танковый учебный батальон перебросили в Падерборн, и началось интенсивное обучение. Африканская армия нуждалась в подкреплении, нас обследовали на пригодность к войне в тропиках и должны были отправить в 504-й тигровый батальон, который частично уже был на Сицилии.
После окончания обучения в марте 1943 года нас перевели в близлежащий лагерь «Сенне», в котором формировались роты «Тигров». Наши первые предназначенные для роты Шобера «Тигры I» прибыли на вокзал, и до утра, до разгрузки, их надо было охранять. Это приказали мне. Караульного помещения не было, было холодно. Я сел в кресло водителя одного из танков. Все было новым и незнакомым – и ночью было очень скучно. Ключ зажигания торчал в панели, с назначением некоторых переключателей я разобрался. Заведется ли мотор? Прав на управление танком у меня не было, но я часто нелегально управлял танком. Из любопытства я повернул ключ – и мотор завелся!
