Ант Скаландис - Братья Стругацкие
Кажется, именно тогда, уже после банкета по случаю зарубежной премьеры, решено было выпить и напитка зарубежного. Правда, не немецкого шнапса, а английского джина. Помимо коньячных „лонгдринков“, АН ещё очень любил джин-тоник, после Брайтона, наверно, а эту экзотику можно было купить только в „валютке“. И вот иногда он выдавал мне какие-то доллары или марки — но исключительно на джин и тоник, не на еду.
Запомнилась шутка. Из действующей церковки напротив его дома в страшную рань по утрам доносился колокольный звон.
- Аркадий Натанович, не мешают вам православные спать по выходным?
— Я — птичка ранняя, — улыбнулся он, — а колокол всяко лучше, чем гимн СССР по радио.
И вот 29 декабря 1990-го. Я зашёл к нему прощаться. Умолял сфотографироваться на память, „поляроид“ с собой принёс, чтобы сразу показать, что получится, — ни в какую! В прихожей сначала Елена Ильинична обняла и поцеловала. Потом АН обнял и поцеловал. Но слов не запомнил я никаких. Вышел за дверь. Постоял немного и сфотографировал её. Номер у квартиры был выдающийся — 273. „Абсолютный нуль“, — любил говорить АН, когда объяснял адрес».
А вот что записал об этом дне сам АН:
«Заходил попрощаться Стас Агрэ. Сегодня вечером уезжает с мамой и братом в Шереметьево, завтра в 1.30 (дня) вылетает в Чикаго. Принес посуду, стул. Попрощались. Что ж, вероятно, больше не увидимся на этом свете. Хороший был друг».
А это уже из «Бессильных мира сего»:
«Его зовут Стэн Аркадьевич Агрэ. Имя, казалось бы, необычное, но только для нашего нынешнего деидеологизированного безвременья. На самом деле Стэн — это „СТалин-ЭНгельс“. У него, между прочим, был когда-то ещё и старший брат, которого звали Марлен: Маркс плюс Ленин. А вот откуда взялась у него, совершенно русского человека, такая экзотическая фамилия, мне выяснить пока не удалось. Знающие люди объясняют, что „агрэ“ на санскрите значит „первый“ или даже „наивысший“, по-грузински это — „вот“ („Вот какой рассеянный…“), а на иврите „агра“ (ударение на последнем слоге) означает „налоги“».
Разумеется, наткнувшись на имя Агрэ в дневнике АНа, я сразу стал выяснять у БНа, какая тут связь, и получил ответ, что это добрый приятель АНа, уже много лет живущий в США. По образованию фармацевт, чем сейчас занимается, БН не знает, но поддерживает с ним постоянную связь как с литагентом АБС по киноделам в США. И как-то в очередном письме Стэн в шутку предложил, что за немалые заслуги перед АБС пора бы уж в их книгах увековечить его имя. Ну а БН решил всерьёз так и сделать.
Настоящий Агрэ — чистокровный еврей, и соответственно, этимология его фамилии интересна только с этой стороны, но следует заметить, что это не БН, а сам Станислав развлекался, выискивая переводы своей фамилии с других языков. Ну а Сталина с Энгельсом всё-таки БН выдумал, в реальной жизни — славянское имя Станислав американцы просто переделали в Стэна и даже в Стэнли.
Исторический 1991 год начинался бурно: на окраинах империи стрельба, в столицах бесконечные митинги. Да какие! Сто тысяч человек на улицах в мороз и в распутицу уже никого не удивляют. Появляется почти спортивный азарт: а вот покажем им, что мы можем все сразу выйти! И однажды установлен рекорд: на Манежную площадь в Москве (тогда ещё площадь 50-летия Октября) стекается толпа почти в полмиллиона человек. Самое удивительное, что нас никто туда не сгонял и ничегошеньки нам за это не платили. Мы просто выходили на улицу, потому что не могли не выйти, когда власти душили свободу или убивали людей. Я помню это, я это пережил, и потому сегодня мне смешно слушать, как сталинисты в маразме объясняют туповатой юной «фашне», что демократы, мол, победили в перестройку по приказу сверху или — того веселее, — перестройка была экспортирована из США. А вот когда то же самое начинают рассказывать по главным каналам российского ТВ, становится уже не смешно… Но я сейчас не об этом. Я о 1991-м. Это был удивительный год, наполненный событиями и откровениями. Вот только всё это шло уже как-то мимо АНа. А если и проходило через него, то не задевая струн душевных, не увлекая за собой и не радуя. На входе — много всего, на выходе — сплошная тоска.
Прямо в январе и состоялась их последняя встреча с Борисом в Москве.
В марте — последняя поездка в ЦДЛ на последний пленум Совета по фантастике. На «текстовской» машине с одним из знакомых водителей и с директором издательства Бабенко, едущим туда же.
Вспоминает Виталий Бабенко«Мы говорили, как обычно, о литературе, и почему-то мне пришло в голову задать этот дурацкий чисто журналистский вопрос:
— Какую вашу книгу вы считаете для себя самой главной?
Он страшно помрачнел, страшно!
— Виталька! Свою главную вещь, настоящую я ещё не написал.
Так я получил банальный ответ на свой банальный вопрос. Неприятно кольнуло и то, что он сказал „я“, а не „мы“. Я же не знал тогда, что они уже пишут порознь. И вообще, мне стало немножко горько и даже страшно. В его ответе слышалось предчувствие смерти. Всё, что они написали, было уже историей».
С января и по апрель АН напишет «Дьявола среди людей». Писать будет упорно, подолгу, стараясь не отвлекаться, невзирая на усталость, на подступающую слабость и общий неуют.
И он уже не выберется 3 апреля на презентацию альманаха «Завтра» в Доме журналистов. Тем более что её проводят в 10 часов утра. Для прежнего АНа время вполне комфортное — он же всегда умел и любил рано вставать. Но теперь… Увольте! Тащиться куда-то спозаранку, да ещё не дай бог выступать!.. Он ограничится тем, что напишет прекрасное предисловие к первому выпуску этого альманаха.
Примечательную надпись сделал АН Юре Соминскому в самом конце 90-го года на втором томе двухтомника:
«Дорогому Сталкеру — Соминскому с искренней любовью и благодарностью.
„Оптимизм — вот что остаётся побежденным взамен награбленного“.
А. Стругацкий с подачи А.Н. Толстого».
Цитата, кстати, весьма любимая, произносившаяся не раз со сцены и в интервью. Неужели он считал себя побеждённым? Выходит, что так… А некий журналист как-то услышал «наград» вместо «награбленного» и вынес эту красивую фразу в заголовок. Смешно. Но горький привкус и в этом случае никуда не исчезает. Надпись на книге, разговор в машине — всё очень созвучно. Перед нами бесконечно уставший человек, разучившийся верить во что бы то ни было. Разумеется, я не вкладываю в слово «верить» ни толики религиозного смысла. Я говорю лишь о ломающихся в очередной раз убеждениях, об утраченных идеалах. В определенном возрасте это уже невосполнимо. АН застал крушение мира, в строительстве которого невольно принимал посильное участие, но он уже не успел не только поучаствовать в новом строительстве, но даже и понять, принять его, хоть краешком глаза увидеть это строительство. Бол-Кунац, Ирма и Валерьянс тогда, в 1991-м, уже ушли из города, но ещё не вернулись за ним, за Баневым. И он ушёл в другую сторону, назад, как и планировал, но только ушёл по-английски, не попрощавшись с ними…
