Михаил Аронов - Александр Галич: полная биография
Такой была атмосфера в Русской службе мюнхенского отделения «Свободы», и поэтому можно поверить Анатолию Гладилину, что если бы не покровительство директора радиостанции Френсиса Рональдса, который был буквально влюблен в песни Галича, то его бы там загрызли живьем[1634].
Причем эти интриги плелись не только против Галича, но и против других журналистов, и нередко подогревались Марией Розановой, которая была мастером в такого рода делах. В августе 1976-го она написала Галичу письмо, где пыталась его поссорить с Паничем, но Галич не только ее не послушал, но и вступился за своего друга перед американским начальством. Послушаем рассказ самого Юлиана Панича: «…он передал нам письмо, простое письмо Марии Розановой, жены Андрея Синявского, ему, Галичу. В этом письме Мария Васильевна, совсем уже и не бескорыстно, видимо, таков был “социальный заказ” от редакционных наших интриганов во главе с Матусевичем, предлагала Галичу: “Да бросьте вы возиться с этими Паничами, которые если не КГБ, то все равно люди омерзительные”, и далее — в таком духе.
— Зачем вы даете мне это письмо? — спросил я.
— У директора радио “Свобода” Рональдса есть нечто подобное… Я думаю, вам следует знать, откуда будут бросать в вас камни. Я вас у Рональдса защищал»[1635].
2От нездоровой атмосферы, окружавшей Галича, заболела его жена Ангелина и вскоре на почве алкоголизма попала в психиатрическую больницу. Юлиан Панич вспоминал, как вместе с женой Людмилой ездил провожать Галича на свидание к Ангелине: «…мужской алкоголизм излечим. Женский — никогда. Это доказано врачами.
— Не может быть, чтобы немецкие врачи были бессильны! Юленька, Людочка, съездим к ней, а?..
И мы ехали навещать Ангелину Николаевну — Нюшу в психлечебницу в Харре.
Я помню, как однажды по дороге в Харр (а это достаточно далеко от центра Мюнхена, Харр — уже другой город) он сказал:
— Во всем виноват я. Я не оглядывался, меня несло… А рядом тонул человек… <…> Я был всегда человеком общительным, а уж когда начались “домашние концерты”… Люди старались быть благодарными, они накрывали столы, ставили все, что могли достать, и, конечно же… А как без нее, проклятой?[1636] <…> Нюша не хотела отставать от меня. Или не хотела отпускать одного в эти приключения, ведь в то время каждый концерт неизвестно чем мог закончиться. Стукачи, “наружка” в “Волгах” под окнами. И ведь она очень ревнива… А я… Что — я?..
Галич тяжело молчит, прикусив губу, мы уже въезжаем в парк больницы в Харре.
— Я не задержусь… Извините меня, ребята… Но я один…
— Задерживайтесь, сколько вам будет нужно… Мы погуляем в парке…
Он проводит у жены час, два»[1637].
Однако, несмотря на болезнь Ангелины и постоянные склоки на работе, Галич держится, хотя Панич, который был режиссером многих его передач, сразу же замечает, как ему тяжело: «За стеклом, отделяющим режиссерскую комнату от студии записи радиостанции “Свобода”, я вижу бледное лицо Галича.
— Можно?
— Начинайте, Аркадьич!
Закружились бобины. Он набирает воздух в легкие и тяжело выпускает воздух. Пауза.
— Стоп!
Бобины останавливаются. Ему неймется, ему давно нездоровится; то ли климат его угнетает, перепады давления в Мюнхене — беда, и дома кошмар — Нюша уже которую неделю в психбольнице (алкогольный психоз), и на службе какие-то склоки… Он всегда ходит без галстука, а сейчас кажется, что рванул ворот — как наотмашь распахнута сорочка…
— Принести воды?
— Вода не поможет…
Берет себя в руки. Хмурится — он собой недоволен.
— Можно?
— Можно.
— Значит, девять минут?
— Девять.
Пальцы его, длинные, ловкие, холеные, перебирают струны гитары, и кажется, что только одного меня, сидящего за стеклом у пульта, хрипло спрашивает он: “Так, значит, за эту вот строчку, / За жалкую каплю чернил / Воздвиг я себе одиночку / И крест свой на плечи взвалил?”
Кончена песня. Истлела сигарета. Постаревший на десять лет, из студии выходит крупный красивый мужчина и, учтиво попрощавшись с техниками и режиссером, уходит в коридор… Он идет ссутулившись, он несет, как крестьянин — лопату, свою гитару, отработавший свой оброк труженик… Поэт Александр Галич»[1638].
Фактически песни — хотя и ненадолго — спасали Галича от навалившихся на него проблем. Сидеть в одиночку дома ему было скучно, поэтому какое-то время он жил у Панича и развлекался, как мог: «Как-то вдруг Саша заявляет, что к нам сейчас приедут со шведского телевидения. Журналисты приезжают, уверенные, что они в квартире Галича, — все вокруг снимают и тут замечают меня: “А это кто?” “Это мой друг-режиссер, мы пишем мюзикл”, — не моргнув глазом отвечает Галич. Шведы восторгаются: “Напойте, пожалуйста, с вашим режиссером хоть куплетик”. Галич берет гитару и, шепнув мне сквозь зубы: “Юлечка, подпевайте!”, начинает: “Ты сходил в кино?” Я в ответ: “Да, я был в кино!” Повисает пауза. Галич шипит сквозь зубы: “Пой!” “О, я видел фильм, тру-ля-ля! Кино… кино… кино…” — вывожу я с удовольствием. Потом это “кино” Галич не мог вспомнить без смеха»[1639].
Это фрагмент одного из интервью Юлиана Панича. Более подробное описание эпизода с домашним спектаклем встречается в его воспоминаниях, из которых выясняется, что сам «спектакль» состоялся в 1975 году и Панич в это время находился дома не один, а вместе с женой Людмилой: «Галич свободно говорил по-немецки, но вопросы были банальными, а шведы — скучны до смерти. И тогда он, взяв гитару, изобразил перед ничего не понимающими шведами несколько музыкальных номеров и целые сцены из… никогда не существовавшего мюзикла. Он рассказывал и показывал тогда. И мы с Людой только дивились! “Вот именно в эти дни, — говорил Галич, — я с этими режиссерами (кивок в нашу сторону — нужно же было еще оправдать наше присутствие при съемке) готовлю мюзикл по песням прошлых лет”. — “О! Мюзикл! Это так интересно! Поподробнее, господин Галич!” Галич взбодрился и с ходу придумал название своего будущего произведения: “В котельной” (“…Чувствую с напарником, ну и ну, ноги будто ватные — всё в дыму”).
Эта котельная в рассказе Галича была основным местом встречи героев его песен: в нее с улицы спускались алкаши и сумасшедшие, бывшие зэки и вертухаи, тут же возникали образы погибших под Нарвой пехотинцев, и даже сам Сталин входил в виде ожившего вдруг памятника.
Шведы слушали, разинув рты, и камера фиксировала всё, а лицедей Александр Галич играл перед ними настоящий спектакль. И мы, поборов неловкость от более чем смелой импровизации нашего гостя, подыгрывали ему и кивали с умным видом: “Да, мы вместе такое задумали…”, и даже пробовали подпевать Галичу.
