Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
В середине дня на одном из перевалов мы натыкаемся на исток ручья. Всем стало очевидно, что это как раз и есть начало той самой речки, у которой мы ночевали в прошлую ночь перед деревней…
— Идиоты! — с прискорбием возмущался я. — Ну, не вам говорили?.. Ведь мы верст пятнадцать лишних сделали. Дьяволы!
Все молчат, все шагают.
Мы спускаемся в долину, видим небольшой участок обработанного поля и кровлю корейской фанзы.
После небольшого совещания решаемся приблизиться к ней, чтобы расспросить корейцев о дальнейшей дороге к границе, которая должна проходить уже где-то поблизости.
Яростно лает огромный пес, бросается на нас. Мы отмахиваемся от него нашими батогами, и на лай его из фанзы выходит, вернее, выползает, молодой кореец с головой, сплошь завязанной тряпками. Видимо, он едва жив и до того слаб, что даже наше неожиданное появление его не пугает. Но мы слышим, что в фанзе испуганно начинают плакать дети.
— Где Россия кончай, Китай начинай? — спрашиваем мы его.
— Тама! — и кореец показывает рукой направление.
— Далеко?
— Десять верст.
— Еще десять! Машинка ваша мею?
— Я не обманываю, — довольно хорошо отвечает кореец по-русски. — Верст десять, может быть, мало-мало больше.
— А что такое с тобой?
— Тигра.
— Как тигр?
— Напал на нас, когда мы рубили лес. Нас было трое. Мне ободрал голову, другого не тронул. Мальчика унес.
— Может быть, барс?..
— Этого я не знаю. Нет, тигр.
— Где это случилось?
— Тама! — и кореец показывает то же самое направление, по которому мы должны идти, чтобы достичь границы.
— А другим путем можно к границе подойти? — все вместе спрашиваем мы.
— Можно, но очень далеко.
Мы переглядываемся: перемахнуть эти десять верст и вечером быть за границей или еще сутки, а то и больше, путаться в приграничной полосе, рискуя в конце концов столкнуться с советскими пограничниками?
— Кэкэей-то тигр! — презрительно кривя тонкое лицо, сюсюскает мичман Васька. — Ерунда! Надо идти, господа офицеры! Начинайте движение, Несмелое!
Дело в том, что в целях безопасности нами был установлен такой порядок, что, идя цепочкой, мы по очереди меняли передового. Он, будучи как бы и нашим дозором, первый принимал на себя все удары случайностей.
Мне не повезло: прохождение по местам, где обитал тигр-людоед, совпало с моим водительством. Не скажу, чтобы меня это радовало, но установившаяся дисциплина требовала подчинения.
Покурив, мы бодрым шагом двинулись вперед по тропе, указанной нам чуть живым корейцем.
Тропа вильнула вправо, влево, поднялась на пригорок и вдруг спустилась в кочковатое болото, густо поросшее лозняком. «Тут— то, — безнадежно подумал я, — и караулит нас, наверно, тигр!» — и мне стало до того муторно, что засосало под ложечкой.
Воображение мое нарисовало мне ужасный момент. Из густых кустов лозняка вдруг высунется огромная желтая голова зверя; пасть раскрыта, из нее торчат клыки. Зверь заревет и бросится на меня.
И вдруг — ух!.. Неудачный прыжок с кочки на другую кочку, и я проваливаюсь в трясину по колени. Я дико ору, ибо уже чувствую себя в когтях тигра. Но хватает меня вовсе не тигр, а Степанов с Антиком, помогающие выбраться из трясины.
Я-то выбираюсь, но одна из моих ночных туфель остается утопленной. Мои друзья, подошедшие ко мне, ругают меня и издеваются надо мной.
Они вспоминают все мои недостатки: леность при собирании хвороста для костров, мои дурацкие ночные туфли, в которых я решил идти, то, что я затаил неположенное количество махорки, и прочее.
Я простираю к ним руки, оправдываюсь и умоляю помочь мне вытащить из трясины утопшую туфлю.
— Не босиком же мне идти, черт возьми! — ору я. — Вы меня обрекаете на гибель!
Все по очереди шарят в болоте батогами, и в конце концов туфля извлекается.
Вид у нее самый жалкий, и она теперь едва лезет на мою ногу. Но всё же я ее надеваю, и мы продолжаем наше путешествие.
Водительство теперь принял на себя Антик, я же иду последний. И опять мне нехорошо. «Если тигр скрывается в кустах, он, конечно, слышал, как мы вопили, спасая туфлю, думаю я. — И теперь он приблизился к нам. Если тигр не дурак, то нападение будет произведено им именно на последнего из идущих, то есть на меня».
И мне опять становится не по себе. Я иду и оглядываюсь; я стараюсь не отставать от следующего впереди меня Хомякова. И когда его спина скрывается за поворотом тропы, я, чтобы не потерять своих, пускаюсь бежать и… опять проваливаюсь в болото.
Я снова беспомощно ору, но на меня никто не обращает внимания, и, собственными силами выкарабкавшись из трясины, на этот раз без потери туфли, я карьером догоняю спутников.
Черт его знает, сколько времени мы так идем. Но вот треклятое болото кончено, и мы выходим на возвышенное место. Здесь растут прекрасные липы со стволами в два обхвата. Тут много пней — мы вышли на место порубок, то есть, значит, как раз туда, где и произошла трагическая встреча корейцев с тигром. И хотя именно здесь и наиболее опасно, мне уже не так страшно, потому что нет болота, идти легко и кругозор не ограничен со всех сторон обступившими кустами лозняка.
И все-таки в голове у каждого из нас одна и та же мысль:
«Поскорей бы отсюда выбраться, из этой очаровательной, будь она неладна, липовой рощи!..»
И вдруг томный тенорок Хомякова:
— Здесь, господа, вероятно, чудесно пахнет в дни цветения липы…
— Идиот! — буркает впереди Степанов.
— Почему? — искренно удивляется наш красавец.
— Потому!
— А!.. Видите ли, у нас в имении был липовый парк, и я…
— К черту все парки!..
Действительно, к черту все парки, потому что уже темнеет, и ясно, что до границы мы сегодня дотемна не доберемся. Надо подумать о ночлеге. Мы подходим к ручью, хрустально журчащему по каменистому дну. Солнце впереди нас висит уже над верхушками деревьев; еще полчаса, и наступит ночь.
У ручья, где мы остановились покурить, мы обнаруживаем следы совсем свежих порубок.
Антик эпически замечает:
— Именно здесь, я полагаю, тигр и напал на корейцев.
Конечно, Антик прав, но зачем было говорить об этом? Дать бы ему по уху!
Но день трудного перехода с несколькими часами прыганья по кочкам вымотал нас совершенно. И каждый из нас понимает, что дальше нам сегодня уже не идти: мы должны заночевать здесь.
Для самоутешения мичман Васька начинает рационализировать.
— Нельзя же предположить, говорит он, — чтобы этот тигр-людоед был настолько глуп, чтобы стал искать себе пищи опять там, где он только что нажрался? Он должен понимать, что человек существо разумное и в скором времени ни в каком случае не явится туда, где его ждет гибель. На основании этого я полагаю, что тигр ушел отсюда к чертовой матери, и нам ничто не угрожает…
