Евгений Биневич - Евгений Шварц. Хроника жизни
Давал ли я кому-нибудь счастье? Не поймешь. Я отдавал себя. Как будто ничего не требуя, целиком, но этим самым связывал и требовал. Правилами игры, о которых я не говорил, но которые сами собой подразумеваются в человеческом обществе, воспитанном на порядках, которые я последнее время особенно ненавижу. Я думал, что главные несчастья приносят люди сильные, но, увы, и от правил и законов, установленных слабыми, жизнь тускнеет. И пользуются этими законами как раз люди сильные для того, чтобы загнать слабых окончательно в угол. Дал ли я кому-нибудь счастье? Пойди разберись, за той границей человеческой жизни, где слов нет, одни волны ходят. И тут я мешал, вероятно, а не только давал, иначе не нападало бы на меня в последнее время желание умереть, вызванное отвращением к себе. Что тут скажешь, перейдя границу, за которой нет слов. Катюша была всю жизнь очень, очень привязанной ко мне. Но любила ли, кроме того единственного и рокового лета 29 года, — кто знает. Пытаясь вглядываться в волны той части нашего существования, где слов нет, вижу, что иногда любила, а иногда нет, — значит, была несчастлива. Уйти от меня, когда привязана она ко мне, как к собственному ребенку, легко сказать! Жизни переплелись так, что не расплетешь в одну. Но дал ли я ей счастье? Я человек непростой. Она — простой, страстный, цельный, не умеющий разговаривать. Я научил её за эти годы своему языку, но он для неё остался мертвым, и говорит она по необходимости, для меня, а не для себя. Определить талантлив человек или нет, невозможно, — за это, может быть, мне кое-что и простилось бы. Или учлось бы. И вот я считаю и пересчитываю — и не знаю, какой итог…
Продолжали приходить письма от друзей. Но он уже был далек от их жизней, забот, надежд.
Так Л. Малюгин писал ему из Ялты (18 сентября):
«Дорогой Женя! Послал тебе свою книжечку — надеюсь, что ты её получил и — главное — уже не потеряешь. А то мне придется срочно ставить вопрос о переиздании.
Я проехал на машине по трассе — Москва-Симферополь, и сейчас уже в Ялте. Здесь так хорошо, что даже и писать совестно, достаточно сказать, что температура воды 24 градуса. Я сижу за одним столом с Даниным и Левкой Левиным — они шлют тебе самые сердечные приветы. Все идет своим чередом: Лева Левин непрестанно думает о продлении жизни, Даня играет во все игры — от шахмат до чижика, Туся что-то ворчит, но на это никто не обращает внимания. Обещают приехать Кроны, но у них в Москве весьма важное дело — получают квартиру.
Желаю тебе здоровья, а все остальное приложится. Екатерине Ивановне шлю самый солнечный привет (в осеннюю пору это может пригодиться).
Обнимаю тебя.
Леня».
Приходили поздравления на очередной день рождения. Казалось, что болезнь немного ослабила вожжи. Накануне этого дня в последней «Амбарной книге» появляется запись: «Обычно в день рождения я подводил итоги: что сделано было за год. И первый раз я вынужден признать: да ничего! Написал до половины сценарий для Кошеверовой. Акимов стал репетировать позавчера (18 октября. — Е. Б.), вместе с Чежеговым, мою пьесу «Вдвоем», сделанную год назад. И больше ничего. Полная тишина. Пока я болел, мне хотелось умереть. Сейчас не хочется, но равнодушие, приглушенность остались. Словно в пыли я или в тумане. Вот и все».
А Екатерина Ивановна, как всегда готовила пироги. Приходили Наташа с внуками, Эйхенбаумы, Пантелеев — соседи.
Ольга Федоровна Берггольц на его день рождения снова написала стихи:
Простите бедность этих строк,
но чем я суть их приукрашу?
Я так горжусь, что дал мне Бог
поэзию и дружбу Вашу.
Неотторжимый клин души,
часть неплененного сознанья,
чистейший воздух тех вершин,
где стало творчеством — страданье, —
вот надо мною Ваша власть,
мне все желаннее с годами…
На что бы совесть оперлась,
когда б Вас не было меж нами?!
Приходили поздравления и на Новый год, опять-таки с традиционными пожеланиями здоровья и счастья.
Но Гарин с Локшиной из-за неясности с «Тенью» в театре Сатиры, поздравили Евгения Львовича с некоторым запозданием, а заодно рассказали и о возникающих проблемах:
«4.1.58.
Дорогой Евгений Львович!
Во первых строках поздравляем Вас с Новым годом, желаем здоровья и вдохновения, а также просим Вас передать Катерине Ивановне и поздравления, и наилучшие пожелания.
Во вторых строках — уже нужно выпускать анонсную афишу «Тени», и опять такая же буза, как в киноактере: дирекция и худруководство просят изменить название, потому де и в театре Пушкина «Тени», и у Охлопкова — «Садовник и Тень», и в киношках — «Свет и тени», «Тень свастики» — одним словом, всюду тени. Все предложения актеров не заслуживают внимания. Было предложение назвать «Сказка для взрослых», — но отвергнуто дирекцией. Слово за Вами. Я не посылал Вам этого письма — все хотел всунуть фото с макета, но сегодня принесли их, а так как снимал актер, то получилась клякса. Теперь он говорит, знает, как снять, и будет это готово ещё дня через четыре, а время не ждет.
Дирекция уже десятого хочет печатать анонс.
Я не пишу всех перипетий с Тенью. Много было скандалов, склок и дрязг. Задиристое руководство поставило вопрос так: показать все сделанное худсовету и директору. И вот мы, седые и старые, сдавали экзамен молодым и нахальным. К тому же меня отправили в экспедицию в Закарпатье. Все проводила Хеська с удивительно симпатичными и милыми молодыми актерами (Вы знаете, что это спектакль молодых актеров театра).
Показ прошел первоклассно. План уже сверстанный — разверстали и дали Тени полный ход. Макет приняли очень хорошо. Итак — декорации уже в работе. Мы репетируем на сцене. Сейчас коптим над вторым актом — он приближается к завершению. Думаю, если не произойдет каких-нибудь экстра-ординарных событий, то числу к 20-му февраля Тень, как говорится, увидит свет рампы.
Что касается кино-чуда, то казахская студия ведет переговоры о картине в цвете, т. е. так, как Вы хотели, когда мы говорили с Вами, когда инициатива была у телевидения. Оператора предлагают очень хорошего. Он снимал «Товарищ уходит в море», получивший международную премию за фотографию.
Все новости напишу Вам. Буду ждать названия.
Хеся
Ераст».
Никаких новостей: ни о приближающейся премьеры, ни о съемках «Обыкновенного чуда», Шварц уже не узнает. Не узнает он и о том, что «Тень» выйдет под своим названием.
Другие «Тени» — это «Тени» Н. Салтыкова-Щедрина, «Садовник и Тень» Л. Леонова, «Тень и свет», фильм французского режиссера Анри Калефа (1951), а «Тень свастики» Л. Пека — то ли в Московском драматическом театре им. Н. В. Гоголя (1956), то ли в Центральном театре транспорта (1957).
