Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»
– Приметы, суеверия у вас на фронте были какие-нибудь?
– Нет, у меня ничего такого не было.
– А в Бога не стали верить?
– Нет, я был убежденным атеистом, зато сейчас отношусь к религии значительно лучше, чем тогда. Вообще я считаю, что за последние две тысячи лет человечество выработало всего две приемлемые для людей идеологии: религию, с ее идеями проповедования добра и наказанием за совершенное зло и грехи, и идеалы коммунизма.
– Со «штрафниками» не приходилось сталкиваться? Доводилось присутствовать при показательных расстрелах?
– «Штрафников» я даже ни разу не видел и солдат, прошедших через такие подразделения, не встречал. Показательных расстрелов я ни разу не видел.
– О заградотрядах слышали?
– Знаю, что они были, но ни разу их не видел.
– С особистами приходилось общаться?
– На фронте нет, а сразу после войны у меня был довольно интересный случай. Как комсорг роты я входил в состав комсомольского бюро полка. Комсорг нашего полка был из Сибири, прошел с боями от Сталинграда до самой победы. Он отпросился в отпуск, а вместо себя на все то время, что его не будет, он порекомендовал назначить меня. И два-три месяца, что его не было, я выполнял его обязанности, организовывал самодеятельность, различные мероприятия, спортивные соревнования. А как раз в это время у нас сменился начальник особого отдела, и этот новый капитан пригласил меня на беседу.
Он толкнул большую речь: что мы находимся на вражеской земле, что среди нас много таких, кто был на оккупированной территории, и тех, кто прислуживал немцам, и нам еще еще только предстоит разобраться, может, среди них затаились предатели. Поэтому нам нужно иметь своих информаторов, мобилизовать на это дело комсомольцев, чтобы знать, кто чем дышит, и т. д. и т. п. В общем, целый час он так разорялся, но я его не перебивал. А когда он закончил свою речь, я встал, и говорю: «Товарищ капитан, я был на оккупированной территории…» Он побагровел, потом позеленел, потом посинел, начал ходить туда-сюда по кабинету… Потом сказал мне: «Раз командование вам доверяет, значит, будем вместе работать и дальше». Но сразу после этого пошел в политотдел и начал возмущаться: «Что у вас тут творится, кого вы назначили комсоргом полка?»…Я сам пошел к начальнику политотдела дивизии Шахову и говорю ему: «Товарищ подполковник, назначьте вместо меня кого-нибудь другого». Но он был хороший, мудрый человек и сказал мне примерно так: «Ты еще молодой и не знаешь, что и в нашей партии дураков тоже хватает. И если на всех смотреть и слушать, то… Иди и работай, а чтобы тебя успокоить, я тебе дам свою рекомендацию в партию». Я тогда как раз написал заявление о приеме в кандидаты члена партии, но представил только две рекомендации, а нужно было три, и Шахов мне ее дал. И до 1990 г. я был членом партии.
– Вам приходилось попадать под огонь нашей артиллерии или авиации?
– Под Оргеевом я, как и многие солдаты там, заболел малярией. Когда мы пошли вперед, то меня положили на повозку, запряженную двумя волами. И под Теленештами на колонну был налет нашей же авиации, видно, произошла какая-то несогласованность. Я так и пролежал весь налет в этой повозке, сил, чтобы подняться и отбежать в укрытие, не было совсем… Но все-таки я, наверное, родился в рубашке, потому что и обоих волов в моей повозке убило, и многие солдаты были ранены или убиты, а у меня ни одной царапины… Но этот налет – один из самых страшных моментов, что мне довелось пережить на войне… Правда, это был единственный такой случай.
– Что было для вас самым страшным на войне?
– Я многое повидал и испытал, но самое страшное – это попасть в окружение. Сколько страха я тогда натерпелся, пока мы вырывались из окружения…
– У вас тогда не было такого ощущения, что мы воюем с неоправданно большими потерями?
– Как фронтовик вам скажу, что я с таким суждением категорически не согласен, это все разговоры наших идеологических противников. Наверное, можно было бы воевать и с меньшими потерями, но это не значит, что людей не жалели и ими разбрасывались направо и налево…
– Из вашего села сколько мужчин забрали на фронт?
– Я точно не знаю, но с войны не вернулось больше двухсот моих односельчан… А из тех одиннадцати, что ушли в армию добровольно в первые дни, нас вернулось семь человек, это, между прочим, высокий процент…
– С одной из фотографий у вас связана забавная история.
– Вот эта, где стою один, с усами, я тогда их отрастил для солидности. Когда я ушел на фронт, моего отца забрали в «трудармию» и отправили аж на Урал, где он охранял какие-то рудники. Но когда я ему в первый раз отправил письмо, то послал и эту фотографию. И получил от него ответ: «Письмо твое получил, но ты прислал мне фотографию какого-то незнакомого мужчины…» Всего чуть больше года прошло, а отец родного сына не узнал…
– Как сложилась ваша жизнь после войны?
– Я демобилизовался из армии в марте сорок седьмого года, приехал в Кишинев, но чем заниматься дальше, даже не представлял. В горкоме комсомола мне помогли устроиться на работу, а через несколько месяцев начались приемные экзамены, и я решил попробовать поступить в «Училище виноградарства и виноделия». Причем меня привлекла даже не специальность, а то, что в этом техникуме хоть как-то кормили и давали обмудирование. Мне удалось поступить, и училище я окончил с отличием всего за три года вместо положенных четырех и пришел на работу в Научно исследовательский институт садоводства, виноградарства и виноделия, в котором и проработал 55 лет. Можно сказать, что специальность я выбрал достаточно случайно, но ни разу потом о своем выборе не пожалел. Вначале я восемь лет был управляющим отделения опытного хозяйства, а после заочного окончания в институте факультета виноградарство и плодоовощеводство стал заниматься наукой, разрабатывал новые виды удобрений. На пенсию я вышел только в 1990 г., но продолжаю работать.
Доктор сельскохозяйственных наук, профессор. Академик «Международной Академии винограда и вина».
Вот уже больше пятидесяти лет я счастливо женат, у нас было два сына… Есть внук, внучка, правнук.
– Часто потом вспоминали войну?
– Конечно, вспоминал ведь столько всего там было пережито… Меня часто приглашали выступать в школах, и я всегда заканчивал свои выступления так: «Желаю вам, чтобы вы никогда не были ветеранами войны, ведь это не игрушки, там людей по-настоящему убивают…»
