Анатолий Черняев - Совместный исход. 1078
Или: дайте нам новейшую 8-ми дюймовую гаубицу. (И откуда знают, удивляется Устинов). Говорю, - нет у нас такой. Есть, - возражают иракцы. И т.д.
Его рассказ вызвал возмущение. Раздались голоса: надо с ними пожестче.
Однако, Громыко и Андропов призвали учесть при этом, что если вообще откажемся давать им что-либо, особенно сирийцам, они пойдут на разрыв. А «старье» они, действительно, брать не будут. Брежнев заметил по этому поводу: давать что-то нужно, но при этом подчеркивать, что «даем не для нападения». Я, мол, это и Хусейну сказал.
Любопытный спор развернулся между Косыгиным и Устиновым по другому вопросу - о подготовке строительных кадров в профтехшколах и училищах. Какие-то льготы предусматривались в проекте для того, чтобы притянуть молодежь в эту отрасль, столь сейчас необходимую - в том числе отсрочку на 2 года от военной службы по окончании. Против этого категорически выступил Устинов (в отличие от других, выступая он всегда встает и идет к столу председательствующего, приговаривая каждый раз: «чтоб слышно было»). При той демографической ситуации (рождения 1960-61 годов), кто тогда будет служить в армии, во внутренних войсках? - апеллирует он к Андропову. Косыгин спокойно, но твердо возражает: я не предлагаю ведь, чтоб совсем их освободить от службы, но если мы их сразу после учебы на 2-3 года отрываем от профессии, они ее фактически теряют, их потом заново учить приходится. Пусть 2 года поработают, а потом - в армию, можно в спецстроительные части и т.п.
Устинов: ну, а в эти вот 2 года, кто будет служить, кем мы будем заполнять контингент. Речь ведь не о увеличении, а о поддержании только на нынешнем уровне.
Косыгин: а кто будет работать? Кто будет выполнять планы? Кто будет строить в нечерноземной зоне, программы которой мы не выполняем именно потому, что нет людей на стройки?
Косыгина поддержал Соломенцев. Видно было, что многие сочувствуют ему. Новый секретарь Горбачев подбежал к Брежневу, что-то показывая ему в папке. Слышно было, что он произносит слова: «колхозстрой».
Андропов встал на сторону Устинова.
Вмешался новый член ПБ Черненко. Мол, пусть Совет министров изыщет ресурсы для призыва в армию за счет «перераспределения». И тогда можно будет пойти навстречу.
Вот тут-то Брежнев вновь сказал (хотя по бумажке он уже прочел вначале, что проект важен и что его надо одобрить): «Так что же мы решаем?»
Решили вернуть проект Совмину на доработку.
Суслов и Кириленко во время всей этой бурной дискуссии не произнесли ни единого
слова.
Наш вопрос - о книге «СССР и мы». Брежнев зачитывает, что мол, важно и хорошо, мол, подготовлено. Но опубликовать надо в журнале «Коммунист».
[Я предвидел это. Зав. сектором Зуев предупредил меня, что накануне звонил ему Александров, очень хвалил статью, но заявил, что решительно будет настаивать на том, чтобы публиковать в «Коммунисте», а также и в «Новом времени». Первым моим движением было, когда я узнал об этом, - позвонить ему и изложить мотивы, по которым Б.Н. и Отдел выбрали все -таки «Новое время». Но тут же остановил себя - еще один скандальный с ним разговор, а результат будет тот же.
Между тем, Б.Н. с нами обсуждал эту проблему не раз. Мы прикидывали и так и эдак. Сами склонялись к «Коммунисту». Но остановились на «Новом времени» - и не только из-за легкости и «естественности» распространения во Франции и вообще за границей. Но, главным образом, по соображениям политическим. «Новое время» уже зарекомендовало себя как журнальчик, выступающий по «еврокоммунизму». с авторскими статьями. Конечно, весь мир понимает, откуда ноги растут. Но все же: это не орган ЦК и то, что он пишет, то ли официальное мнение, то ли отсебятина, то ли это только предупредительная стрельба, за которую ЦК может и косвенно «извиниться».
Короче говоря, если потребуется, ЦК всегда может сманеврировать, чтоб воспользоваться любым случаем для улучшения отношения с партией, которую задело «Новое время». Так было с КП Испании, с Каррильо. Но, если орган ЦК долбанет такую партию, т.е. из орудий главного калибра - это, если и не разрыв, то во всяком случае такая акция, которую трудно потом обернуть в пользу «укрепления дружбы».
Так вот, Александров всех этих тонкостей либо не чувствует, либо ему на них начхать. Ему вот показалось, что «важнее» в «Коммунисте», он и написал это в бумажку].
Суслов, который вместе с Б.Н. подписывал записку по этому делу, т.е. вносил вопрос в ЦК, и который согласился с тем, чтоб публиковать в «Новом времени», думаю, впервые услышал «другое мнение».
Он не стал возражать. Думаю, что будь на Политбюро Пономарев (он - в Софии), то тоже бы полез поперек. Суслов вдруг привел аргументы, что надо одновременно - и в «Новом времени».
Много голосов сразу поддержали: да, да, да. И тут и там надо, чтоб не только руководство ФКП, но и другие им подобные прочли. Тут же и порешили. Брежнев согласился - во всяком случае дал знак, что с вопросом покончено, и Боголюбов тут же зачитал измененный проект. (В первоначальном, представленном Сусловым и Б.Н., было одно только «Новое время». Теперь впереди добавили «Коммунист»).
И тут - музыкальный момент, - Брежнев не дочитал еще бумажку, подготовленную Александровым, и когда шум утих и все уже решили, что вопрос решен и переходят к следующему, Брежнев вдруг продолжает: «Это не означает, что нельзя будет опубликовать этот же материал в журнале «Новое время» .
При почтительном молчании присутствующих. Но кто-то, не поняв, что происходит, произнес: мы ведь уже решили вроде бы.
Но это так. А вот, что Александров попортил нам всю тактику, это серьезно. Теперь французы окрысятся со страшной силой. И отношения опять пойдут резко вниз. Между тем, именно в последние недели появились признаки усиления сдержанности Марше и Ко в отношении нас: его беседа с Червоненко (небывалая по атмосфере за 3-4 года), его выступление в Витри 9 декабря на встрече ПБ ФКП с интеллигенцией.
Вот так-то.
Поеду во Внуково-2 встречать Пономарева из Софии.
1978 год. Послесловие.
Год не принес ничего нового. Продолжался завал экономики. С дистанции двух десятилетий еще большее удивление вызывает, что все - от райкомов, обкомов до ЦК и Совмина - это видели. Но никакого выхода - реального, который можно было бы назвать политикой, - никто не знал и не предлагал, даже ученые, привлекаемые для «анализа» ситуации и написания «верховных» речей. Это означало, что марксистско-ленинская теория (в ее сталинистском формате, а другого - со времен НЭП'а не было), на которой строилась и идеология, и хозяйственное управление, которая делала «легитимным» насилие над обществом, а в свое время даже питала «энтузиазм масс», - обанкротилась окончательно.
