А. Аллилуева - Воспоминания
Голос начальника теряет ласковость. Он грозит. Если убийц не выдадут, всех арестованных погонят в Сибирь. Помолчав, он оглядывает женщин:
— Впрочем, родственники могут помочь арестованным. Укажите убийц, и ваши мужья будут освобождены…
Женщины переглядываются — они понимают друг друга. Нет! Такой ценой они не хотят свободы мужьям. Начальнику ничего не удается узнать. Женщины уходят.
И опять тянутся дни унылого ожидания, слухов, которые приходят с улицы, вестей, которые приносят из города товарищи и друзья. В назойливом стуке маминой машинки слышится все тот же вопрос: «Что же будет с отцом, что же будет с нами?»
Павлуша в эти дни становится как-то взрослее. Он ходит по маминым поручениям, останавливает нас, если, забывшись, мы поднимаем возню, и когда, на минуту отодвинув машинку, мама роняет голову на руку, он подходит к ней и тихо говорит:
— Мама, не надо.
И, взглянув на старшего сына, мама выпрямляется — и опять ровно стучит машинка. Но трудно одной этой шумливой машинке прокормить столько ртов.
Мы узнаем — мама пойдет на работу, товарищи нашли ей место приказчицы в лавке — первом кооперативе рабочих-железнодорожников. Вечером, лежа в постелях, мы обсуждаем новость.
— Мы можем помогать матери, — говорит Павлуша, — можем тоже наняться работать — упаковывать, разносить покупки Как хорошо представлять себя помощницей матери! Мы засыпаем спокойней.
Утром нас будят голоса. Шумят на галлерее. Вот голос матери. Он кажется громче и уверенней. Добрые вести пришли в дом: арестованные живы, и с ними разрешено свидание — завтра мы увидимся с отцом.
…Сначала конкой, потом пешком по выжженному полю мы идем к тюрьме.
Мы не одни — впереди, рядом, догоняя нас, идут люди, — это все родные арестованных.
Дорога кажется бесконечной. Маленькая Надя устает, и Павлуша, посадив на плечи, несет ее.
— Вон тюрьма, вон она…
Ортачальская тюрьма не похожа на знакомый мне Метехский замок. За оградой видны невысокие серые здания. Решетчатые окна, тяжелые ворота на запоре.
Меня охватывает дрожь: сколько раз я слышала об это! тюрьме — тюрьме смертников, где приговоренные к казни ждут последнего часа!
— Нюра, видишь? — толкает меня Федя. Я оборачиваюсь. Федя остановился у врытого в землю столба с длинной скривившейся перекладиной.
— Здесь они были повешены, — говорит кто-то. — Они отказались завязать глаза, сами надели веревки на шею и сами выбили скамьи из-под ног.
Это говорят о казненных товарищах. Сколько рассказов слышала я о них!
Я не помню их имен, но я знаю — они погибли за правду и свободу, за то дело, за которое сейчас брошен в тюрьму мой отец и его товарищи. Они боролись со злом, с несправедливостью. Их убили так же, как убили Сашу и тех, чьи трупы нашли в лесу на горе, как убили многих других…
Я смотрю на братьев, Павла и Федю: они не могут оторвать глаз от зловещего столба.
Мы долго стоим у тяжелых ворот. Когда же они откроются? Увидим ли мы отца? Но нельзя выражать нетерпение, и люди молча ждут под палящим солнцем.
Наконец ворота медленно распахиваются, тюремный двор перед нами. Кто-то объясняет шопотом:
— Сюда их выводят на прогулку.
Сейчас двор пуст. Во всю его длину стражники протягивают веревку. Около нее становятся часовые, и тогда родным разрешают пройти. Заключенных выводят.
Они приближаются, нетерпеливо вглядываясь в толпу. Отца мы не видим. Где он?
— Где Сергей? — спрашивает мать. Но мы уже видим его, вот он. Все четверо мы вскрикиваем:
— Папа!
Он издали улыбается нам. Надя протягивает к нему руки, но часовой не сводит с заключенных глаз, и отец выпрямляется.
— Ну что? Объявили?.. — спрашивает мама.
— Ничего, ничего, успокойся. Арестованным уже известно, что они приговорены к ссылке куда-то на дальний север.
Глава семнадцатая
…На четвертый месяц после ареста отца высылают. Мы готовимся теперь к дальнему путешествию — на север, в Архангельскую губернию. Наш совет ежевечерне собирается на обсуждение. Мы слушаем Павла — он всегда умеет увлекательно представить будущее и объяснить все, что происходит в настоящем.
— Там снежные поля, тундры и леса, ели и сосны, — говорит он так, как будто видит перед собой эти занесенные снегом тундры и леса. — А какие там водятся звери: олени, белые медведи! Мы с папой будем ходить на охоту и приносить маме к обеду зайцев. А шкуры можно продавать…
Увлекательные мечты! У Феди блестят глаза. А его возьмут на охоту? Возьмут, конечно. Павел уговорит папу, к тому времени Федор подрастет.
Но Павлуше не пришлось хлопотать за Федю. Мы не увидели тундры и не испытали превратностей охоты в северных лесах. В Архангельск мы не поехали.
Неожиданно сборы прекратились. Нас всех сваливает корь. Несколько дней мы мечемся в жару, потом приходит облегчение. Но мы еще долго лежим, ослабевшие, худые, и целый день то над одной, то над другой кроватью склоняется мамина голова. Однажды вечером, уже перед сном, я слышу шопот.
«Нюра, ты только молчи… папа вернулся, бежал из ссылки. Я пойду его встретить… Лежи, прислушивайся» Маленькие уже спят, и Павел спит, не буди их.
Я приподнимаюсь на кровати, едва сдерживая радостный крик. Мама гладит меня.
— Тихо, тихо! Ты поняла?..
Конечно, все поняла. Мама набрасывает платок и неслышно выскальзывает из комнаты. Я поднимаюсь… Не могу лежать. В комнате слышно только спокойное дыхание спящих… Тогда я не выдерживаю.
— Павлуша, Павлуша, — звенящим шопотом бужу я старшего, брата.
Протирая глаза, он поднимает голову.
— Папа вернулся, слышишь, Павлуша! Папа… Павлуша усаживается на мою кровать. И, прижавшись друг к другу, мы ждем.
— Он бежал! Бежал из ссылки… Что же с ним теперь будет? Как он бежал?
За ним ведь, наверное, гнались. Его надо скрыть ото всех…
Но, заслышав осторожные шаги на галлерее, мы забываем обо всем. Соскочив с кровати, бежим к двери и за руки втаскиваем отца в комнату.
Отец остается, но укладывается спать на балконе. При малейшей опасности оттуда по дереву можно спуститься вниз, на улицу. Ночь проходит благополучно, но утро приносит смятенье. Обход полиции. В доме, который сплошь населен рабочими-железнодорожниками, жандармы производят очередной обыск. Как по беспроволочному телеграфу, о событии оповещаются все жильцы. Каждый находит способ предупредить соседа. Молниеносно весть доходит и до нас. Что делать?
Жандармы во дворе, засада, наверное, поставлена и на улице. По галлерее, на которую выходят двери всех квартир, уже стучат тяжелые сапоги. Куда деваться отцу? Но мама вдруг машет рукой, и отец становится за дверью, во второй комнате. Мама садится за швейную машинку. Мы все в этой же комнате, все в своих кроватях. Жандармы приоткрывают дверь.
