Борис Бурда - Великие романы
Насколько такая семейственность хороша или плоха, не буду спорить – как бы чего не вышло… Но в Китае вышло плохо. Чем ближе родственник, тем выше должность ему доверялась. Строя для Ян Гуйфэн прекрасные дворцы и возводя для нее купальни на самых красивых озерах Поднебесной, император Сюань Цзун не забыл назначить первым министром ее двоюродного брата Ян Гочжуна. А этот самый Ян Гочжун был человек невероятно жадный и тщеславный. Чтоб не транжирить императорскую казну, он экономил на всех расходах. А чтоб не обременять императорскую казну лишними средствами, он аккуратно перегружал сэкономленные деньги в свою сокровищницу. Помимо всего Ян Гочжун еще считал себя великим полководцем и, чтоб доказать это всем, немедленно затеял войну с государством Наньчжао, соседом Китая. А едой, скажем так, армию он не перегружал. Уйдя в поход, армия обнаружила, что и есть нечего, да еще и отобрать не у кого. Запомните этот стиль поведения, он еще сыграет роковую роль не только в судьбе Ян Гочжуна. Некогда деятельный и рассудительный император не замечал, что творится. Он смотрел только на Ян Гуйфэн, а та улыбалась и говорила, что все в порядке. А из похода на Наньчжао вернулся только один воин из десяти, да еще и умирающий от голода, – после ужасных разгромов и то бывает лучше.
Тут всплыл еще один непростой для многих государств фактор – национальные проблемы. Думаете, у нас сейчас это непросто? Куда косому до зайца – национальный состав Китайской империи всегда был гораздо сложней. Для нас китайцы все на одно лицо, а между прочим даже в современном Китае северные китайцы не понимают речь южных. Объединяет их только иероглифическое письмо – слова произносятся совершенно по-разному, а пишутся одинаково. К нам чай пришел из Северного Китая, где его называли «ча», а к англичанам – из Южного, где его называли «тэ» – слова разные, а иероглиф один. А в те времена китайцы еще и были народом изнеженным, к войнам неспособным. Ян Гочжун решил, что найдет на них управу среди живущих в Китае кочевников, которые и воюют лучше. Причем особо быстрое повышение досталось на долю Ань Лушаня, сына согдийца и турчанки, человека смешного, маленького, с толстым животом. Когда он впервые попал на прием к императору, тот улыбнулся, ткнул его пальцем в живот и спросил: «А что в этой огромной сумке?» – «Ничего, кроме преданности моему государю!» – нашелся Ань Лушань. С этого ответа началась его феноменальная карьера. Вскоре он стал цзедуши, губернатором приграничной провинции, неоднократно водил китайские войска в бой – и побеждал и был побежден, но карьера двигалась. Помимо войн он занимался такими важными государственными делами как доставка к столу Ян Гуйфэн из Южного Китая ее любимых орехов личжи, которые почти невозможно перевозить, поэтому и в наших магазинах они большая редкость. Не доставляют нам этих орехов – а вот Ань Лушань с доставкой справлялся! Эстафеты из лучших конников скакали день и ночь, но драгоценные орехи попадали на стол императора и его драгоценной наложницы вполне пригодными к употреблению. Наверное, этой массе здоровых мужчин и отличных лошадей все равно больше не было чем заняться.
Что же случилось плохого в Китае из-за этих доносчиков – евнухов и не евнухов?
А что хорошее могло из-за такого случиться? Политика Китая пошла наперекосяк, а число доносов возросло настолько, что все оказались виноваты. Больше всего страдали люди толковые и успешные: у занятых делом нет времени на доносы, а у завидующих им нет сил ни на что другое. Все больше талантливых полководцев и администраторов ни за понюх табака поступали в распоряжение изобретательных императорских палачей. Но Ань Лушань был волевым человеком, не собирающимся идти, как беспомощный баран на бойню по указке стукачей из императорского гарема. Когда над его головой окончательно сгустились тучи, он избрал безошибочный шаг, ибо сам был опытным доносчиком и интриганом: он призвал бороться с засильем доносов и интриг. А они уж так разгневали отборные китайские войска, состоящие в основном из кочевников, что дальше было некуда! Под звуки барабанов войска поклялись, что не будут терпеть эту мерзость – доносы и умрут, но искоренят их. И началась самая жестокая из войн – гражданская война! А в Китае она была жестокой вдвойне – страна такая… Здесь еще не забыли, как во время неудачного народного восстания после одной-единственной битвы победители закопали живыми в землю триста тысяч пленных. Войска мятежников достигли необыкновенных успехов – они взяли обе столицы! Император со своим двором и, конечно, с драгоценной Ян Гуйфэн бежал из своего дворца.
Бунтовали в Китае почти как у нас – но не совсем. В страхе и спешке торопились на юг императорские гвардейцы, высшие придворные и конечно же сам император Сюань Цзун с Ян Гуйфэн. На первом же привале Ян Гочжун взял на себя дележ еды. Может, он и догадывался, что не время тут экономничать, но инстинкт так просто не преодолеешь. В очередной раз он решил, что грубой солдатне этого хватит, а не хватит, так перебьются, и гвардейцы остались голодными и злыми. А не то это было время, чтобы дразнить гвардейцев! Возмущенные солдаты буквально растерзали его на куски, отрубили ему голову и насадили на копье. Теперь они, подстрекаемые евнухами, требовали смерти Ян Гуйфэн. Думаете, они не могли избрать более подходящего времени разобраться со своим пайком? А кто бы им позволил в другое время? Не приведи боже увидеть китайский бунт, бессмысленный и беспощадный! Русскому бунту, которым нас так стращал Пушкин, до него еще плыть и плыть…
Положению императора в тот момент я бы не позавидовал – это уж точно! Император вышел к гвардейцам, пытаясь уладить дело, раздались приветственные крики, и вдруг они смолкли. В воздухе повисла тишина, а в первые ряды протискивались гвардейцы с копьем, на которое была насажена голова первого министра. И все громче из рядов гвардейцев звучали требования выдать им Ян Гуйфэн. Даже и не разберешь, то ли император не мог за нее заступиться, то ли мог, но не хотел рисковать – сообщения современников расходятся, все врут, как очевидцы. Может быть, император не видел выхода. Может быть, он просто струсил. Вполне возможно, что престарелому императору просто уже не очень была нужна наложница – как знать? Во всяком случае, перепуганную «Драгоценную Наложницу» выволокли из ее покоев. Далее сведения историков опять разделяются. Одни говорят, что ее подвели к буддийскому алтарю и задушили шелковым шнурком, другие – что ее повесили на грушевом дереве. Но все сходятся на том, что потом воины швырнули ее тело на землю и втоптали в песок копытами своих коней. Так же поступили и с ее малолетними детьми. А вы мне рассказываете про русский бунт! После такого неслыханного дела император понял, что он уже не император и не может им оставаться. Он передал власть старшему сыну, а сам удалился в монастырь. Он прожил там десять лет и практически не покидал монастыря, только раз в году, в день гибели Ян Гуйфэн, покидал монастырские стены, приходил на ее могилу и приносил погребальную жертву.
