Наби-джан-Хатыф - Автобиография Тамерлана
По дороге до нас дошли еще более печальные вести: в запертом неприятельским войском городе Самарканде был жестокий холод и свирепствовала моровая язва. Я пошел скорее и нашел жителей в ужасном положении: я не обратил внимания на Самарканд, а оставив для военных действий у Самарканда амира Джагу, амира Сайфуддина, Ак-Буга, Ильчи-богадура, сам отправился в сторону Баклана. Когда я пришел в область Баклан, ко мне явился и амир Хусайн. Выступив из Баклана, я перешел в Карши, чтобы провести там зиму. Я распустил все свое войско и приказал воинам вновь собраться ко мне к празднику Науруз, весной.
В это время мне исполнилось 38 лет. Город Карши также назывался Кепек хан магмурасы; я приказал сделать вокруг города крепостную стену и украсил внутренность города многими зданиями. Наступила весна. По совету амира Хусайна я отправился к Самарканду. Вблизи города мы разбили палатки свои и расположились лагерем.
Амир Хусайн находился при мне, по втайне он завидовал моим успехам на войне и потому, когда я собирался идти на Самарканд, амир Хуайн вздумал требовать отчета от моих амиров, хотя они все доходы тратили на войско. Такой поступок амира Хусайна до такой степени возмутил меня, что я хотел его убить, но в это время мне пришел на память стих Корана:
«Рай приготовлен тем, которые укрощают гнев и прощают людям. Бог любит благотворительных», и я отказался от своего намерения. Я послал письмо амиру Хусайну и высказал ему, что не нахожу ничего предосудительного с его стороны в том, что он добивается получения братской доли, и послал ему много верблюдов и лошадей. Сестра амира Хусайна, Альджой Туркан-ага, послала своему брату в подарок много скота, имущества и драгоценностей; амир Хусайн все это взял с жадностью. Я послал ему много денег, он получил их, по не зная предела своим желаниям, он все был недоволен тем, что имеет. За такую жадность и скупость мои военачальники возненавидели амира Хусайна.
Когда войска Чете нападали на города, военачальникам приходилось производить расходы на приведение крепостей в оборонительное положение. Амир Хусайн, из скупости, несправедливо обвинил нескольких военачальников, но эти военачальники в доказательство своей правоты представили ему мой приказ о возведении укреплений. Вообще во время этой неурядицы амир Хусайн из корысти притеснял многих жителей Самарканда. За такие действия амира Хусайна население Самарканда было им крайне недовольно, и хотя я не нарушал правил дружбы к родственникам, жители старались настроить меня против него. В это время враги амира Хусайна возбудили против него некоторых из его приближенных и направили их ко мне.
Я несколько раз приказывал им возвратиться к амиру Хусайну и повиноваться ему, но они меня не послушались. Тогда я сообщил об этом амиру Хусайну и просил его простить вину этим изменникам и взять их к себе, но амир Хусайн не согласился на мое предложение. После этого амир Муса и Али Дарвиш-Джалаир, зять, но враг амира Хусайна, утвердили во мне вражду к нему и написали мне письмо, что они намереваются убить амира Хусайна. Мои недоброжелатели, желая повредить мне, написали амиру Хусайну подложное письмо от имени моей жены, в котором сообщали, что будто бы я замышлял убить амира Хусайна. Он прислал мне это письмо, и я ему тотчас же дал знать, что письмо подложно. Кроме того, желая еще более доказать амиру Хусайну, что я не желаю ему зла, я послал к нему амира Мусу и Али Дарвиша, но они с дороги бежали в сторону Ходжента. Казалось бы, что самое бегство этих двух людей должно было бы окончательно убедить амира Хусайна в подложности присланного ему от имени моей жены письма, но амир Хусайн и этому доказательству не придал значения, и я окончательно убедился, что он против меня восстановлен и желает мне зла. Продолжая относиться к амиру Хусайну дружески, я спросил Шир-Баграма, как он понимает отношение ко мне амира Хусайна, и тот откровенно ответил, что нс подлежит сомнению, что амир Хусайн из зависти желает мне зла. Я просил Шир-Баграма привести доказательства справедливости его заключения, и он высказал, что удостовериться в неискренности амира Хусайна очень легко, так как если он ко мне самому расположен, то он должен милостиво относиться и к служащим у меня, а потому посоветовал написать амиру Хусайну просьбу о помиловании от его имени и от имени других военачальников, которые прежде служили у амира Хусайна, а потом перешли ко мне; если амир Хусайн, прочтя их просьбу, отнесется к ним благосклонно, то значит, он и ко мне расположен, если же не помилует всех обратившихся к нему с просьбой, то это послужит мне доказательством, что амир Хусайн и мне желает зла. Шир-Баграм с несколькими военачальниками написали упомянутую просьбу и отправили по назначению. Амир Хусайн, получив прошение, разорвал его и высказал при этом, что он не только не согласен простить просителям их вину, но от души был бы доволен, если бы ему удалось всех их убить. Услышав об этом, я решился покончить с амиром Хусайном, и тотчас же послал Баграма с Адиль-богадуром в область Джилян, чтобы они собрали там и привели ко мне войско. Шир-Баграм собрал много людей и укрепился в Сат-руни и Каите. В это время амир Хусайн стал льстивыми обещаниями склонять Шир-Баграма изменить мне и вновь перейти к нему на службу. Это удалось ему. Когда я узнал об измене Шир-Баграма, я написал ему письмо следующего содержания: «Презренный! Ты сам поссорил меня с амиром Хусайном, ты зажег огонь, от которого сам сгоришь и будешь растоптан». Так в конце концов и случилось. После этого я послал к Ходженту Аббас-богадура и амира Джагу, но они, видя, что ссора между мною и амиром Хусайном не может окончиться примирением, за благо рассудили остаться там, и я об этом узнал. В это время мне исполнилось 39 лет. Когда я двигался от Карши к Самарканду и сделал уже один переход, амир Сулейман и Чадырчи бежали от меня и присоединились к амиру Хусайну. Вскоре умер амир Хызр Ясури. Тогда Али Дарвиш, Ильяс-Ходжа, Махмуд бежали от амира Хусайна и присоединились ко мне. В то же время возвратились из Ходжента и пришли тоже ко мне амиры Джагу, Аббас и Баграм Джаллаир. Я прибыл в Самарканд. Жители этого города обратились ко мне с просьбой, чтобы я, по своему усмотрению, поставил им правителя. Я назначил для этой цели Кара-Хинду. Когда я ушел из Самарканда, я узнал, что поставленный мною правитель, индиец душой, мне изменил и перешел на сторону амира Хусайна. В это время я был огорчен печальным известием: моя жена Альджой Туркан-Ага, сестра амира Хусайна, скончалась. Я вспомнил при этом стих Корана: «Те, которых постигнет какое-либо бедствие, говорят: „мы во власти Бога, и к нему возвратимся“». Амир Хусайн, услышав о смерти своей сестры, тоже был очень огорчен. Со смертью моей жены прекратилось и наше родство с амиром Хусайном: между нами не осталось ничего, кроме вражды и ненависти. Посоветовавшись со своими военачальниками, я стал собирать войско, чтобы напасть на амира Хусайна. Я молился Богу со словами: «Он лучший из защитников, и на него можно полагаться». Выйдя из Карши, я прежде всего послал амира Сайфиддинас отрядом вперед, в Джаганы, чтобы разведать о намерениях амира Хусайна. Вскоре я получил от моего посланного письмо, в котором тот предупреждал меня, что враг мой втайне делает приготовления к войне со мною, но действует больше хитростью. Амир Сайфиддин советовал мне быть осторожным. Я двинулся в город Кахлака, и в это время получил от амира Хусайна письмо, в котором он высказывал желание заключить со мной нерушимый союз, и не на словах только, а вполне искренно. При этом амиры Ясура, которые опасались амира Хусайна, думая, что мы вскоре примиримся, задумали бежать. Узнав об этом, я разорвал в их присутствии письмо амира Хусайна и убедил всех военачальников моих, что дело между нами может быть решено только мечом. Это мое решение произвело на всех весьма отрадное впечатление. Амир Хусайн, узнав, что я не намерен помириться с ним, отступил. Я возвратился в Карши.
