Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)
В конце декабря у нас несколько концертов на «вечерах отдыха» с закусками, а в середине декабря мы с Никитой заняты в Университете. В репетициях перерыв.
Даже Витя не звонит и не заходит, хотя живет рядом, зато звонят круглые сутки малознакомые олухи, и от звонков нет ни покоя, ни радости. Я прошу брата-девятиклассника:
– Если позвонит кто, скажи, что я умер.
Он и говорит. Эффект потрясающий – полгорода волосатиков гуляет на поминках, оплакивая безвременно ушедший талант.
Звонит Никита:
– Ты что, умер?
– Да, я умер. Во сколько завтра собираемся?
– В пять у Водонапорной.
– Кто-нибудь звонил?
– Никто не звонил. То есть покоя не дают по поводу твоей смерти. Но ни Витя, ни Николай, ни Никитка – эти не звонили.
– А они, сволочи, знают, что у нас игра?
– Как же! Знают.
– Значит, в пять у башни. До завтра.
Завтра в пять прихожу на улицу Воинова, где клуб Водонапорной башни, встречаю Никиту.
– Слышь, а наши уже уехали. Вахтер говорит – часа в три собрали вещи и уехали.
– Не подождали. Сволочи. И ладно – таскать барахло не придется. Знаешь, куда ехать?
– Я же и договаривался. Это на Охте.
Едем на Охту и находим двухэтажную стекляшку-кафе. На улице мороз. Продрогшие, спешим на второй этаж, мечтая побыстрее согреться, и я еще лелею желание обругать «сволочей» за самовольный отъезд из Водонапорной башни.
Колонки и микрофонные стойки расставлены, провода аккуратно прибраны – Витина работа. Он навинчивает микрофоны, а Николай возится с барабанами.
– Здорово, сволочи, – говорю я.
– Здорово, здорово, – отвечает Витя, а Николай молчит.
– А двоечник где?
– Здесь он, здесь, – отвечает Витя, а Николай молчит еще больше.
Оглядываю зал, замечаю нескольких незнакомых волосатиков, боязливо посматривающих на меня.
– Это что, – говорю с напором, – опять двоечник притащил?
– Нет. – Витя докручивает на стойку микрофон, подходит, мнется, посмеивается, говорит наконец: – Тут такое дело… Отойдем-ка.
– Никита, будь другом, достань «Иолану» из чехла! Пусть отогреется.
Никита кивает. Мы с Витей отходим к лестнице.
– Чего у тебя?
– Такое дело… – Витя мнется.
– Говори же. Мне настраиваться надо. Кстати, штекер припаял?
– Такое дело… Н-да. Мы тут две недели думали.
– Умные.
– Подожди. – Витя собирается с духом и начинает говорить не коротко, но ясно: – Мы решили отделиться. У Никиты учеба. У тебя учеба и спорт. Это все хорошо. Вы побаловались-побаловались – и привет. А нам как? Потом все с начала? Да и вы с Николаем не сошлись. Никто не виноват. У вас свои дела. Вы в рок-н-ролле люди случайные, а мы поставили жизнь. За аппаратуру частями выплатим. Сегодня играем без тебя и Никиты. Можете подождать и получить деньги. – Витя смягчается и спрашивает: – Останемся друзьями?
Я чуть не задохнулся.
– Это ты видел? Друзьями! У-у, сволочи!
Я иду к Никите и смеюсь над ним:
– Ты случайный, понял? – Он не понял. – Они жизнь поставили! У них жизнь каждый день стоит, а у нас – случается! Я из них, сволочей, очаровников сделал, а они… Случайные! – Никита не понимает. – Ты не понимаешь? Нет? Нас выгнали! Меня эти сопли выгнали из «Санкт-Петербурга», который я сделал…
Витя подошел и положил руку на плечо.
– Успокойся, старина. Мы не сволочи. У нас теперь другое название.
– Убери руку, дружок. – Я сбрасываю его руку и отворачиваюсь. – У вас не может быть названия. У вас и имени-то нет.
– «Большой железный колокол», – говорит Витя и начинает злиться: – Хватит, не воняй тут.
Я неожиданно успокаиваюсь.
– Ладно, перестаю вонять. Что играть станете? Моих, чур, не трогать.
– Мы две недели репетировали.
Набиваются в стекляшку рок-н-ролльщики и кайфовальщики, а мы с Никитой садимся за крайний столик и тоже кайфуем. Хорошо сидеть и кайфовать, когда другие поставили жизнь. Ничего себе поставили, думаю про себя с завистью. Николай играет на гитаре, а на барабанах колотит Курдюков, Мишка Курдюков, Майкл – известный барабанщик. Когда они его успели подцепить, сволочи? Здорово спелись, сволочи, хотя Николай на гитаре не пашет, но в сумме нормально звучит, кайф! А мы с Никитой кайфуем за сиротским столиком семимильными шагами, и через полтора часа кайф оборачивается икотой и головной болью.
– А ничего. А? Ничего это они рубят, – икает Никита.
– «Большой железный колокол», понимаешь, – икаю в ответ. – У них, блядь, колокол, а у нас большая железная икота. От слова «железаґ».
– Ты кайфуй сиди. Счас денег дадут.
– Кайфую. Главное, никаких прений и голосований.
– Кайф!
Мы получаем сотню пятерками, делим пополам и выходим на мороз. Сугроб на сугробе и сугробом погоняет – зима. Вихляя, подкатывает автобус. Я достаю пачку пятерок и выбрасываю на ветер. Подхваченные поземкой, пятерки вальсируют по сугробам.
– Деньги на ветер, – говорю я. – И ты выброси, Никита. Выброси.
– Нет, – отвечает Никита. – На фиг надо. Не выброшу. Ты пижон, старичок. Это работа.
– Это кайф, – не соглашаюсь я. – А кайф не стоит ничего. Ничего, кроме жизни.
– Вот-вот. Вот я ее и приберегу на случай.
Мы садимся в автобус и, долго икая, едем неизвестно куда.
Однако развод затягивается на неделю. Через Витю уславливаемся с «Колоколом» – те концерты, о которых договаривались я или Никита, работаем «Петербургом».
Привычно улыбаясь кайфовальщикам и рок-н-ролльщикам, дрыгая ножками, срываем несколько лавровых венков, получая по сотне от предновогодних студентов, и последний раз выступаем на сейшене с закусками в «Советской», где на высоком этаже арендовали большой банкетный зал организованные кайфовальщики из недавних стройотрядовцев. То ли благосостояние росло, то ли солнечная активность виновата, но в конце семьдесят третьего «Санкт» почему-то приглашали концертировать именно в кабаки.
Играем, дрыгаем ножками, кощунственно поем о том, чем жили вместе и чем терзались на бесконечном склоне.
Нас с Никитой не устраивает отставка по предложенной модели: вы, мол, случайные, а мы вам выплачиваем. Но в Водонапорной башне вахтеры знают Витю и Николая, и сейчас грузовичок с глухим кузовом ждет, чтобы отвезти обратно аппарат. Вот именно – грузовичок. После концерта получаем сотню за поддельный кайф и долго грузим электродерьмо в грузовичок. Я подруливаю к ленивому водиле и, сунув десятку, прошу сперва подбросить на проспект Металлистов. Туда ехать – делать крюк, но водиле за десятку все равно. С нами для весомости аргументов поедет и рок-н-ролльный баскетболист-поэт Андрей Кодомский.
Новый год на носу, и это наш последний общий кайф. Я сажусь в кабину к водиле, а Витя, усмехаясь, говорит:
