Маргарита Волина - Амплуа — первый любовник
На Вятской с матерью живет Петя. Оканчивает школу с чертежным уклоном (тогда почти все школы были с каким-нибудь уклоном). И чертит для студентов Московского горного института дипломные работы. Студенты им довольны, его чертежи — нарасхват. Платят прилично.
В 1932 году Петя Ершов поступает в «Театрально-литературные мастерские» А.Д. Дикого.
Среднего роста, сутуловатый, в юности — от колхозных харчей, наверное, — полноватый, в старости, как его мать, — дух бестелесный. Но до старости пока далеко — у Пети круглые щеки, черный клок над черными бровями и большие светло-карие глаза с зеленоватыми искорками, взгляд их часто тяжел… Зато нечастая улыбка — легка!
Влюбленный (как и Менглет) в Дикого, Петя Ершов постоянно беседует с Топорковым; «метод физических действий» — открытие Станиславского -основная тема.
Ершов люто ненавидел советскую власть. Сталин — «усы»! Ленин в Мавзолее «консервы». Но ненависть чувство не творческое. Для того чтобы творить, надо обязательно что-то даже во мраке советской власти — любить.
«И море и Гомер — все движется любовью», — часто повторял Ершов. И жил, и движился любовью — к театру.
Православный христианин (как и Менглет) был ли он истинно православным? В церковь ходил редко… Молитвы знал, но Богу — не молился.
Храмом Ершова был театр! Система Станиславского — Верой (Евангелием, Библией).
Одержимый идеей построить негласный «театр Дикого» — на базе системы Станиславского, — Ершов негодовал:
— Для чего мы сюда приехали? Зарплата в тройном размере нас привлекла или искусство? Без системы Станиславского нет современного театра! И мы становимся обыкновенной провинцией… Царевококшайском прошлого века!
Никто не хотел быть провинцией прошлого века! Все помнили заветы Станиславского — Топоркова, но нельзя же все время долбить:
— Наигрыш! Штучки-дрючки! На публику! Штамп! Не то! Не так!
— А ты объясни, как?
Объяснить в ту пору Ершов не умел.
— Ну покажи — как?
Но, во— первых, «показы», по системе Станиславского, вредны, а во-вторых, да нет, пожалуй, во-первых -показать он не мог.
Дикий часто «показывал». Иногда его копировали по-обезьяньи, иногда, уловив суть, попадали в цель (Горячих — Катерина Измайлова, Менглет — Сергей). «Показывали» и Немирович-Данченко, и творец системы Станиславский… «Показывал» и Топорков — всегда блестяще.
Так, как они, «показать» Ершов не мог! И знал это, потому что был в театре (как и в студии) «самым умным».
— Репертуар — ничтожен! Современные поделки на потребу дня! Чепуха переводная… А надо ставить Аристофана, Софокла.
— Да кто же Софокла в Сталинабаде переварит?
— А??? Значит, идем на поводу у зрителя? Не его поднимаем до себя — а сползаем до уровня питекантропов в военных шинелях?!
— Не так громко, Петя…
— Флирт, пьянки, цветы, аплодисменты — вот чем все заняты! А театр должен быть лабораторией… Все свободное время надо учиться системе!
— А кто будет учить? Бендер, Ланге, ты? Диалоги — вымышлены, но подобные диалоги Ершова с актерами могли быть.
И что особенно горько было фанатику системы Ершову — то, что люди, в которых он видел единомышленников (Менглет, Солюс, Волчков, Бибиков), с ним не объединились.
Ершов признавал: да, он не всегда может объяснить, «как» и «что».
— Но давайте вместе, сообща!
В то, что он хочет внедрять систему сообща, даже ближайшие друзья не верили.
Нетерпимость к чужому мнению и даже деспотизм проглядывали в этом «сообща». Ничьими советами Ершов никогда бы не воспользовался. Так думали актеры (может быть, ошибались).
В «Бедности не порок» есть сцена: Любовь Гордеевна в подвенечном платье — отец силком выдает ее замуж за старика купчика — бросается отцу в ноги и умоляет отдать ее за Митю. Ставил спектакль Василий Осипович Топорков. Любовь Гордеевна бросилась в ноги отцу и, обливаясь слезами, умоляла не губить ее молодость…
Пришел Дикий. Посмотрел. «Как напысано, так и сыграно. Прости, Вася, но это плохо. Девушку зовут Любовь Гордеевна! Отец Гордей — и она гордячка! В ноги-то она падает (ремарка), но не молит, не просит, а… приказывает отцу отдать ее за любимого», — сказал Дикий и «показал»! Упал на колени и на словах: «Тятенька, отдай меня за Митю!» стал стучать кулаком по полу. «Тятенька!» — три удара. «Отдай! (Удар.) Меня! (Удар.) За Митю!» Таких парадоксальных решений режиссер Топорков находить не умел… Не умел и Ершов.
Ершов обратился к Бендеру (ища в нем поддержки). Они проговорили всю ночь наедине, конкретно, о чем они беседовали — неизвестно. На другое утро 1фшов подал заявление об уходе «по собственному желанию».
Смешит в этой печальной истории то, что Ершов искал поддержки у Бендера. Как мог поддержать Ершова главреж Бендер? Он был человеком слабовольным, абсолютно нечестолюбивым и… пьющим. От:ггого (пока) страдала одна его жена. От него ничего не зависело.
Шутник, острослов, он сказал Ершову: «Вся рота не в ногу идет — один поручик идет в ногу»…
Почему Ершова за «консервы» и «усы» не арестовали? Стукачей в театре не было? Вряд ли. «Ребят не трогать!» Но «ребятам» уже подвалило к тридцати, и многие сами уже обзавелись ребятами.
За меньшее и в более молодом возрасте — погиб Марк Карпов. Кривляка и паяц — профиль без фаса и тела, — он в перерыве между репетициями или на трамвайной остановке вдруг начинал выкрикивать:
— Та-ра-па-тя! Цирк — балаган! У ковра кинто шевелит усами: «Мы нэкому нэ позволим лезть своим свиным рылом в наш савэтский агарод!» Та-ра-па-тя! «Жить стало лучше, жить стало вэсэлэе!»
— Марк, перестань! Марк, уймись! Марк, услышат!
— Та-ра-па-тя!…
Внук Евтихия Карпова, известного режиссера, сподвижника (долгие годы) Веры Комиссаржевской, сын актера Карпова, пасынок В.О. Топоркова! За что Марк загремел, если не за «Та-ра-па-тя!». И уж Топорков, наверное, пытался вызволить Марка из беды…
Посадили (кажется, Соловки — могу ошибаться) по статье 58, параграфы И, 12. Отсидел — не загнулся, был живуч, хотя тощ. «Вольняшкой» — заведовал клубом. Поехал в отпуск, к маме, наверное, в Москву. Сняли с поезда, доставили обратно. Расстреляли. Почему? Пока он ехал, клуб сгорел! За диверсию, якобы им организованную. Где логика? Не ищите.
Так и с антисоветчиком П.М. Ершовым. Судьба? Бог помиловал? Но он в жизни ни разу репрессиям не подвергался.
Ершов уехал в Москву, Аля конечно же с ним. Она служила хористкой в Оперном театре Таджикистана, но незадолго до раскола-разлома родила дочку и, оставив ее с бабушкой в Москве, примчалась к мужу. Уходу Ершова Аля скорее обрадовалась, чем огорчилась. Теперь дочка будет с ними.
… По книгам П.М. Ершова училось и учится не одно поколение.