Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)
Деловые разговоры кончены, инструкции даны, беседа не вязалась. Савинков предложил: «Давайте общими силами составлять рассказ из жизни революционеров». Кое-кто откликнулся на это предложение. Тема: областная партийная конференция происходит в губернском городе. Как назвать город? Провокань. Он расположен на речке Филерке. Конференция собирается в гостинице «Золотая Подметка» и т. д. в этом роде. При всякой особенно «удачной» подробности мы смеялись, хотя, сказать правду, в этом смехе веселья было маловато. Фабула рассказа развертывалась довольно быстро, но… взмолилась «Ма» (так называли М.А. Прокофьеву, соединяя ее первые два инициала), попросила прекратить забаву. Прекратили, конечно. Рассказ не был окончен (Чернавский 1930, № 8/9: 54-5).
Совершение террористического акта многообразно отразилось не только в прозе (некоторые наблюдения на эту тему см.: Петрова 1978: 194–216; Могильнер 1999), но и в поэзии (см., например, фрагмент из поэмы Н. Панова (Д. Туманного) «Террористы»):
<…> Товарищ, не медли – он может уйти!
Для бомбы карета легка и высока,
Известно ли это тому из ЦЕКА?
Мурашки по коже, бледнеет жандарм —
«Ведь этот прохожий похож на жида!
Он замер на топот, он должен идти б,
Вот этот в пальто подозрительный тип…»
Он должен идти б, но свершается рок.
Сомнительный тип отклоняется вбок —
За счастье!
За муки!
За светлую цель! —
Холодные руки вздымают портфель…
За горе в домах,
За источники слез
Он брошен с размаху Под грохот колес!
…Мостовая рухнула. Вихрь,
Динамитным дымом паря,
В конских внутренностях, в крови
Грянул в небо, черен и прям.
И холодной кровью истек,
Этот вихрь, понуро дымясь,
Над горой из щепок и стекл,
Над горой разорванных мяс…
Покушенье! Топот и крик,
Засверлил полицейский свист.
– Губернатор, братцы, убит!
– Осади, осади назад!
Набегали со всех сторон,
Из-под груды обломков стон,
Кто-то красен, дрожащ и гол,
Из-под мокрых обломков полз.
Террорист в лохмотном пальто,
Подогнувши руки, лежал…
– Губернатор ранен! – А тот?
– Наповал! – Промахнулся! – Жаль!
– Вы, газетчик, не нужно лжи! —
Губернатор ранен, но жив!
…Господин за кофе, в кафе,
Еле видным движеньем скул
Подчеркнул в незримой графе
Непонятный уличный гул.
Это он, сутул и высок,
Начертил сомкнувшийся круг,
Это он направил бросок
Молодых восторженных рук…
Там снаружи толпа лилась,
Отражаясь в глуби витрин,
Там снаружи опытный глаз
Разглядел: охранники, – три.
Поднялся – подтянут и строг,
Пересек спокойно порог…
Или в поэме «Террористы» (1927) поэта-эмигранта В. Андреева, сына известного русского писателя А.Н. Андреева:
– «Так завтра, в двенадцать. На Марсовом поле
Метальщикам быть».
До поры еще спит,
Насупясь, в углу, охраняя подполье,
Тяжелый и серый, в тоске, динамит.
<…>
Парад щетинится штыками,
На поле Марсовом каре.
Знамен двуглавыми орлами
Настороженный воздух рей.
Вот ближе, ближе, воздух гулок —
Вдруг тяжко вздрогнули мосты.
Метальщица, не ты ль метнула
Громадный вздох к нам с высоты?
Не говоря уже о том, что сам образ героя-террориста или его обратная, «конвертируемая» ипостась – провокатор привлекал общественное внимание своей нередко сложной социальной и психологической загадкой5, с жизнью «подпольной России» в той или иной форме были связаны многие интеллектуалы – писатели, литературные критики, переводчики, философы. Среди них такие известные имена, как П.Ф. Якубович-Мель-шин, H.A. Морозов, С.М. Степняк-Кравчинский, Б.В. Савинков6, И. Каляев, С.Д. Мстиславский и др., и менее известные: например, убийца Гапона A.A. Дикгоф-Деренталь7 или ученик Г. Когена Д.О. Гавронский (1883–1949), эсер и профессор философии Бернского университета (см. о нем: Вишняк 1970: 170; Флейшман 2006, по индексу имен, в особенности: 461-65), поэтесса-террористка Е. Феррари (О.Ф. Голубовская), автор вышедшего в Берлине в 1922 г. сборника стихов «Эрифилли» (см. о ней: Коростелев 2004: 338, 339; Флейшман 2006: 125-46) или В.О. Лихтенштадт, «техник» боевого отряда эсеров-максималистов и одновременно переводчик «Пола и характера» (1903) О. Вейнингера, автор монументальной книги «Гёте (Борьба за реалистическое мировоззрение. Искания и достижения в области изучения природы и теории познания)», изданной под редакцией и с предисловием А. Богданова уже посмертно (Пб.: ГИЗ, 1920)8. Лихтенштадт погиб в 1919 г., во время Гражданской войны, будучи комиссаром 6-й стрелковой дивизии Красной армии (см. о нем: Ионов 1921; Билибин 1925: 276-85; Гернет 1951-56, V (по указателю имен); Ольховский, Шитилов 1978: 288–302; Марголис <и др.> 1994: 477–572; Герасимова, Марголис 1996: 129-65; Берштейн 2004: 214-16).
В отличие от названных и не названных здесь литераторов9 драматург и беллетрист Осип Исидорович Дымов (наст. фам. Перельман; 1878–1959) ни сам не состоял боевиком, ни в связях с террористами уличен не был. В начале XX в. его имя было известно не только в России, но и за ее пределами (о коммуникациях его творчества с немецкой литературой см.: Азадовский, Лавров 1996; о знакомстве С. Цвейгом – см.: Азадовский 1994: 270, с М. Рейнгардтом – см.: Хазан 2008b)10. Сатириконовец11, автор рассказов, появлявшихся в многочисленных органах российской печати, драматург, романист, не особенно, правда, высоко и, как кажется, незаслуженно, отмеченный современной ему критикой12, но зато дружно признанный как один из первопроходцев импрессионистического стиля в русской новеллистической прозе13, Дымов являл тип популярного прозаика и драматурга Серебряного века.
Трудно сказать, как сложились бы в дальнейшем его судьба и отношения с русской литературой, но в 1913 г. он покинул Россию и отправился в США. Официальной версией отъезда была, как сегодня сказали бы, творческая командировка: известный еврейский актер, режиссер и театральный антрепренер Барух (Борис) Аарон Томашевский (1866–1939) пригласил его совместно осуществить постановку дымовской пьесы «Вечный странник»14 (на первых порах Томашевский спонсировал Дымова, как помогал поначалу и некоторым другим известным еврейским театральным деятелям, попавшим в Америку и не имевшим иной материальной поддержки: отцу и сыну Шильдкраутам, Якову Бен-Ами, Самуэлю Гольденбергу, Михаэлю Михалеско, Аарону Лебедеву и др., см.: Tomashevskii 1937).
В неопубликованных мемуарах, названных «Дневником», где Дымов вспоминает наиболее примечательные эпизоды из своей жизни, есть такая запись:
В июне 1913 странствую я по всей России со своей группой «Вечный странник» – встреча в Лодзи:
