Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.
Позиция Кривошеина была существенно иная, а именно: он боялся, что отчуждение земель, пусть даже и за вознаграждение, в таком почти всероссийском масштабе может вызвать у населения желание поднять аграрный вопрос во всей его широте. Он считал, что удар, наносимый немцам, может неожиданно обрушиться и на русское помещичье землевладение и что поднимать такой вопрос во время войны крайне опасно. Кривошеин не только сам был этого мнения, но и все его ближайшие сотрудники держались того же взгляда. Я помню, как ещё в 1916 г. в междуведомственной комиссии Ильяшенко, о которой я упоминал, вице-директор министерства земледелия Зноско-Боровский произносил пространные и неслыханно резкие речи против своевременности этих мер, говоря о «забытом призраке 1905 года».
При обсуждении указа 1 февраля 1915 г. в Совете министров четыре министра — Сазонов, Кривошеин, Рухлов и князь Щербатов — высказались против проекта Маклакова и Щегловитова, государю были поданы две докладные записки — большинства и меньшинства Совета министров, и он, хотя не без колебания, утвердил в конце концов мнение большинства министров во главе с Маклаковым и Щегловитовым. Борьба по этому предмету велась с сентября 1914 г. по февраль 1915 г. и после этого продолжалась и далее, но уже в подчинённых инстанциях и особенно во всякого рода междуведомственных совещаниях по вопросам, так или иначе затрагивавшим интересы германских подданных в России, чему мне не только пришлось быть свидетелем, но и участником в качестве представителя МИД.
Укажу на несколько фактов, характеризующих позицию отдельных министров по вопросу о борьбе с германским влиянием в России. Так, например, на Кавказе до войны действовало могущественное акционерное общество с германским капиталом и германским составом высшей администрации для разработки марганцевой руды под наименованием «Дейчер Кайзер», после войны переименованное в акционерное общество «Гельзенкирхенское». Военное ведомство, считая на основании всех имевшихся у него данных германский характер этого предприятия, действовавшего по утверждённому русским правительством уставу и считавшегося юридически русской акционерной компанией, достаточно точно установленным, наложило секвестр на все предприятия этого общества и потребовало удаления ряда лиц из администрации компании, а также контроля над выдачей дивиденда и т.д. Между тем, как это имело место и в ряде других случаев, германские владельцы акций этого общества передали их шведским банковским кругам.
Фиктивный характер подобного рода сделок был совершенно ясен, и русское правительство обычно не считалось с такого рода передачей акций в нейтральные руки, если эта передача имела место после начала войны. В данном случае, однако, Сазонов на основании сообщений, исходивших от нашего посланника в Стокгольме Неклюдова, счёл нужным вмешаться в это дело, так как Неклюдов, вообще слишком снисходительно относившийся к явно выходящей за пределы нейтралитета деятельности шведского правительства, указывал на то, что в данном деле заинтересована одна банкирская контора, находящаяся в самых близких отношениях с правительством, и что отрицательное решение русского правительства по данному делу может вызвать перелом в русско-шведских отношениях в неблагоприятную для нас сторону.
Неклюдов присылал соответствующие вырезки из газет. В то же самое время наш военный агент в Стокгольме доносил, что близость правительства Швеции к делу сильно преувеличена и что в данном случае, как и в других, мы имеем фиктивную германскую сделку, подкрепляя эти сообщения необходимыми документами. Ввиду этих разноречивых сообщений и разногласий военного ведомства и ведомства иностранных дел вопрос был передан на рассмотрение Совета министров, где Сазонов занял непримиримую позицию, угрожая серьёзным ухудшением, если не разрывом, русско-шведских отношений.
Дело осложнялось вмешательством вел. кн. Николая Николаевича в качестве верховного главнокомандующего, настаивавшего с точки зрения военной обороны на принятии мер против столь явно германского предприятия, как «Дейчер Кайзер». Сазонов в ответ на это вмешательство Ставки заявил, что он отказывается обсуждать государственные дела под таким давлением, и произнёс даже при обсуждении этого вопроса слово «диктатура». В городе в эти дни носились весьма симптоматичные слухи о «вызове Сазонова на дуэль со стороны вел. кн. Николая Николаевича», конечно, совершенно фантастические. Дело было решено государем в пользу военного ведомства, но, несмотря на это, МИД несколько раз пытался вновь поднять этот вопрос, и «досье», которое велось в Юрисконсультской части у Нольде, разбухло в увесистый том дипломатической и междуведомственной переписки. Довольно-таки часто ходил к Нольде поверенный этого общества, некто Фишман, подолгу убеждая Нольде, который смотрел на это дело глазами Неклюдова и говорил, что весь сыр-бор загорелся из-за «идиотского» названия общества («Дейчер Кайзер»).
Мне в качестве члена междуведомственной комиссии, обследовавшей торгово-промышленные предприятия с участием германского и австро-венгерского капитала, пришлось познакомиться с деятельностью этого общества не только по нашему досье, а и по целому ряду других данных, и мне было совершенно очевидно, что Сазонов, Неклюдов и Нольде были жертвой международного шантажа. Горлов, имевший, как я указал выше, большие связи в петербургских бюрократических кругах и, следовательно, возможность достаточно широкой информации, открыто говорил о неправильной позиции Сазонова в данном деле.
Другое, ещё более крупное дело в этом же роде — вопрос об участи акционерного общества электрического освещения, так наз. «Общества 1886 г.», тесно связанного с германской компанией «Всеобщая компания электричества», общества, имевшего ряд отделений в России и освещавшего, например, Москву. В этом деле, где участие германского капитала и связи с Германией были несомненны, роль шведских посредников выполняли швейцарские граждане и банки. Здесь роль Неклюдова играл престарелый русский посланник Бахерахт, про которого говорили, что он всё ещё «бахерахтается» в Швейцарии. Авторитет его был ничтожен в МИД, и с ним мало считались. Но швейцарская миссия в Петрограде упорно отстаивала это дело, доказывая наличие в нём интересов швейцарских граждан. Дело приняло такой серьёзный оборот, что даже Сазонов, так недолюбливавший борьбу с «немецким засильем», должен был вернуть назад ноту Одье, швейцарскому посланнику в Петрограде, из-за её неслыханно резкого тона. Любопытно, что Одье не только не обиделся на это возвращение ноты, но в течение 24 часов представил новую ноту по тому же вопросу во вполне почтительных и мирных тонах, да и вообще этот жест Сазонова на него подействовал умиротворяюще.
