Анатолий Никифоров - Бехтерев
Сложность организации медицинского обеспечения армии значительно усиливала «шпиономания», распространенная в главной квартире командующего. В связи с этим секретность подчас доводилась до абсурда. Даже руководители военно-медицинской службы не имели сведений о передвижении русских войск и о готовящихся сражениях. Это не давало им возможности рассчитать вероятные потери в предстоящих боях и, следовательно, с максимальной пользой для дела распределить имеющиеся в их распоряжении санитарные силы.
В июле наступление западной группировки русских войск было остановлено под Плевной, которую обороняли крупные соединения турок во главе с опытным генералом Османом-пашой. Две недостаточно подготовленные атаки русских были отбиты, причем во время второго штурма Плевны потери атакующих составили семь тысяч человек. Командование стало готовиться к третьему штурму этого занимающего ключевое положение укрепленного района. В августе основные медицинские силы русской армии стали сосредоточиваться на дальних подступах к Плевне у небольшого села Парадим. «Состав медицинского персонала, — отмечал Бехтерев, — был определен перед началом сражения по отдельным дивизионным лазаретам, которые были размещены по пунктам, наивозможно ближайшим к своим частям войск. Эта организация медицинской помощи составила целостную систему первой помощи».
Под Плевной были сконцентрированы пять русских дивизий и румынские воинские части — всего около 85 тысяч человек. Санитарный отряд, в котором работал Бехтерев, оказался при командировал к лазарету 16-й дивизии. Туда же была направлена медицинская группа дерптского хирурга профессора Бергмана с тремя врачами и одиннадцатью медицинскими сестрами. Таким образом, медицинский состав лазарета этой дивизии оказался удвоен. Нечто подобное имело место и в других дивизионных лазаретах. С развернутых ими перевязочных пунктов раненые и больные должны были транспортироваться в расположенный в Болгарин военно-временный госпиталь, возглавлявшийся профессором Медико-хирургической академии Склифосовским.
25 августа отряд братьев Рыжовых вместе с лазаретом переместился вперед к деревне Тученица. К этому времени началось поступление первых раненых. Их размещали в войлочных палатках, рассчитанных на 25 человек. 29 августа лазарет был перемещен в деревню, но в ней не сохранилось ни одного пригодного для содержания раненых дома. За первые сутки в лазарете скопилось более 200 раненых, главным образом осколками гранат. Эвакуация их задерживалась. Однако главные события были впереди.
30 августа, в день именин императора, после полудня начался третий, решительный штурм неприятельских укреплений под Плевпой, и уже к вечеру только в лазарете 16-й дивизии оказалось около двух тысяч раненых. Количество их значительно превышало прогнозы медицинской администрации. К тому же, как писал Бехтерев, «день был, к несчастью, сырой, дождливый, кругом наших палаток грязь стояла непролазная. В палатки, разумеется, немыслимо было поместить всех раненых, а под дождем оставлять и того меньше». Количество раненых и больных в каждой палатке раза в четыре превосходило санитарные нормы. «…Больные должны были, — отмечал Бехтерев, — лежать в свалку, не оставалось свободного пространства не только для прохода слуг и врачей к раненым, но можно сказать, в буквальном смысле яблока некуда было уронить». К утру следующего дня в лазарете скопилось три с половиной тысячи раненых.
Третий штурм Плевны длился еще двое суток, людские потери росли, количество раненых все возрастало. Вокруг палаток натягивали тенты, ставили навесы, но всего этого было мало. Кончались перевязочные материалы и медикаменты, возникли сложности с обеспечением раненых пищей. В корреспонденции об этих событиях Бехтерев писал: «Представьте себе весь ужас положения и врача, которому приходится быть бесполезным в данном случае, и раненых, которым приходится лежать во время холодной ночи на грязной земле почти без всякого покрова… Вы ходите кругом больных с фонарем, как шальной, шатаясь из стороны в сторону, и не знаете, что делать. Один скрежещет зубами, другого бьет сильная лихорадка, и он с силой стискивает челюсти. Кругом все стон и крик от голода… холода и ран. Один кричит: «Я ничего не ел», а другой: «Оденьте хоть чем-нибудь». В одном конце вы слышите просьбу убрать поскорее труп товарища, который только что на глазах у всех скончался в страшных муках… Сердце разрывается на части при виде этой ужасной картины. Подбегаешь к одному, к другому, к третьему, забываешь всякий отдых, делаешь все, что можешь, и все-таки чувствуешь себя бессильным уменьшить страдания несчастных хотя бы наполовину… Пришлось поработать, не зная ни отдыха, ни сна (не было возможности, что называется, куска хлеба перекусить). Постоянно переходя от одного больного к другому, ноги до того устали, что положительно отказывались двигаться; руки, занятые постоянно перевязками, отказывались работать, а голова в крайнем напряжении — все рисуются ужасные страдания того или другого раненого». Однако, несмотря на тяжелейшие условия работы, помощь раненым оказывалась и самое необходимое при этом делалось. Все раненые были перевязаны. Срочные операции сделаны, кому потребовалось — наложен гипс.
Ко 2 сентября атаки русских истощились, турки продолжали упорно сопротивляться. Раненые эвакуировались в тыл. В работе лазарета наступила передышка. Бехтерев с группой товарищей отправился на позиции. На Родищевском редуте офицеры-артиллеристы предложили студентам осмотреть поле боя в подзорную трубу. «Глазам моим, — писал Бехтерев в воспоминаниях, — представилась ужасная картина: все видневшееся вокруг поле было усыпано трупами русских и ранеными, обнаруживавшими признаки жизни своими судорожными движениями. Нетрудно было различить… и цвет и даже форму одежд». Как объяснили артиллеристы, все попытки вынести раненых вели лишь к новым жертвам, так как турки из крепости хладнокровно расстреливали смельчаков, стремившихся спасти жизнь своих товарищей. Картина поля боя буквально потрясла Бехтерева. Вечером того же дня он пытался отразить впечатление об увиденном в своей корреспонденции с фронта, оказавшейся последней. Он высказал свое возмущение теми, кто посылал на гибель русские войска. Неудавшийся штурм проводился без достаточной артиллерийской подготовки, по простреливаемому открытому пространству, тогда как противник занимал выгодные позиции и имел более современное оружие английского производства. Осуждая командование, которое в течение трех дней бросало на верную погибель все новые и новые воинские части, штурмовавшие хорошо укрепленные вражеские позиции, Бехтерев обращал внимание на то, что оно лишь «после смерти нескольких тысяч (вы подумайте — нескольких тысяч!!!) поставляет предел этой бесчеловечной бойне, прекращая бесполезную атаку… Всю эту картину в живых лицах вы видите здесь, на поле сражения, усеянном костьми. Пусть те, кто более всех настаивал на войне и кричал о ней из своих кабинетов, приедут сюда и взглянут на эти тысячи несчастных, которые с замечательной покорностью судьбе, без всякого ропота и упреков кому-либо переносят адские муки… Пусть послушают они этот стон, разрывающий душу, этот предсмертный лепет и последний вздох, вызывающий слезы на глазах у самого крепкого человека!»
