Максим Ивлев - Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала
Вы отлично знаете, что по переписи 1917 г. 62 процента населения города Киева считают родным своим языком русский язык, и только 9 процентов — украинский.
И вот Вы, называющий себя демократом, в угоду этим 9 процентам запретили все русские газеты, сняли или варварским образом уничтожили все вывески и надписи на русском языке, заменивши их безграмотным жаргоном галицийского происхождения. Под страхом смертной казни Вы запретили в русском городе Киеве, который считается колыбелью Руси, Вы запретили всякое проявление национальных стремлений, называя это государственной изменой. Подкованный сапог Коновальца, австрийского капитана, измывается над несчастным русским городом, должно быть, во исполнение программы президента Вильсона “о правах народов”.
А что сделали Вы с русскими офицерами, помощи которых Вы просили год тому назад и, кто знает, не просите ли сейчас?
Захватив в плен город, сданный Вам презренным Скоропадским, Вы по тайному списку, составленному Коновальцем, расстреливаете но ночам беззащитных людей. Вы заперли их в музей, заманив туда обманным образом, и обрушили на их головы стеклянный потолок, искалечивши сотни людей, доверившихся великодушию Петлюры. Вы арестовываете их по всем дорогам, когда они бегут из Киева, сделавшегося огромным застенком.
И вся та бешеная ненависть к России, которая проявляется в каждом слове Ваших друзей, которая струится со страниц печати, которой полны Ваши воззвания, — о чем свидетельствует все это?
Точно об одном: Вы злейший враг России.
Я кончаю. Цель настоящего моего открытого письма сказать Вам перед лицом России и Франции, что Вы ниш бессовестный обманщик, или ничтожный человек, которым руководят другие. Горе тем, кто пойдет с Вами и доверится Вам. Вы предадите их в самую трудную, самую последнюю минуту, как Керенский, на которого, говорят, вы очень похожи, как Керенский предал Корнилова».
«Россия» (одесское издание) № 1,1919 г.
Тем временем Алексей Николаевич Гришин решил навести элементарный порядок в Одессе, избавить ее от распоясавшихся бандитов, которые устроили в городе настоящий «тихий погром». Помимо крупной буржуазии и остатков аристократии, которые обкладывались «данью» и служили объектами воровских налетов, жертвами одесских воров частенько становились и добровольческие офицеры, которых бандиты обычно подкарауливали при выходе из ресторанов, театров и кабаре, для того чтобы ограбить, избить или убить их. Бандиты настолько обнаглели, что стали совершать налеты прямо среди бела дня, на Дерибасовской.
В ответ на бандитский террор военный губернатор Одессы объявил войну бандитам. В предместья Одессы, где в основном располагались бандитские «малины», были введены воинские подразделения и броневики. Бандитов нещадно расстреливали на месте преступления. Начались широкомасштабные облавы на одесских «жиганов», во время которых «отстреливались» все подозрительные. Так, 27—29 декабря 1918 года произошло «разоружение Сахалинчика» (район Одессы) — было изъято 30 винтовок и револьверов и совершена облава на Молдаванке, при которой было арестовано около сорока человек. 12 февраля 1919 года произошел расстрел восьми налетчиков, обнаруженных на месте преступления на улице Госпитальной.
Эта борьба Гришина с уголовными элементами очень напоминала приписываемую молвой такую же борьбу с уголовщиной советского маршала Г.К. Жукова в послевоенной Одессе, ярко и увлекательно показанную в известном телесериале «Ликвидация».
В интервью газете «Одесские новости» в январе 1919 года Гришин-Алмазов сетовал: «То, что происходит сейчас в Одессе, внушает серьезные опасения... Одессе в наше безумное время выпала исключительная доля — стать убежищем всех уголовных знамен и главарей преступного мира, бежавших из Екатеринослава, Киева, Харькова».
Почуяв наличие хоть какой-то твердой и дееспособной власти, 31 января 1919 года на прием к генералу пришла депутация одесских торговцев и членов биржевого комитета, которые пожаловались ему на участившиеся случаи вымогательства, налетов и грабежей. Гришин-Алмазов попросил передавать ему письма бандитов с требованиями денег. Несколько таких писем члены делегации тут же передали военному губернатору, с надеждой на защиту от террора уголовных.
Борьба Гришина против бандитизма была столь жестокой, что «король» одесской уголовщины Мишка Япончик (послуживший впоследствии прообразом Бени Крика из «Одесских рассказов» И. Бабеля) направил губернатору Одессы умоляющее письмо-просьбу. В нем были такие строки: «Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем. Какое вам дело, что мы грабим? В Одессе есть тайные игорные дома, где ведется большая игра. Деньги мало что стоят. Ведется игра на драгоценности: брошки, серьги, золотые портсигары. Вот этих мы и грабим. Неужели вы их будете защищать?».
Но генерал не принял бандитского предложения...
Прочтя письмо Япончика, Гришин-Алмазов сказал Шульгину:
— Не может диктатор Одессы договариваться с диктатором уголовных.
И ничего не ответил ему.
Война продолжилась. Для широкомасштабных облав стали использоваться французские и греческие солдаты из союзнических войск. Вскоре было закрыто 44 притона бандитов, которые именовались буфетами, паштетными, трактирами.
С тех пор на Гришина-Алмазова уголовные устроили охоту — его машину стали обстреливать. Один раз это случилось, когда он ехал с В.В. Шульгиным. Охоту устроили также на гришинского министра внутренних дел А.И. Пильца.
Об этом периоде очень интересно и с присущим ей мягким юмором написала в своих воспоминаниях известная писательница Тэффи[26]:
«Пока подходили большевики, горожан исподволь грабили бандиты, ютившиеся в заброшенных каменоломнях, образовавших целые катакомбы под городом. Гришину-Алмазову пришлось даже вступить в переговоры с одним из предводителей этих разбойников, знаменитым Мишкой-Япончиком. Не знаю, договорились ли они до чего-нибудь, но сам Гришин мог ездить по городу только во весь дух на своем автомобиле, так как ему обещана была «пуля на повороте улицы».
Один подобный случай описал Шульгин:
«Я жил далеко, на так называемой Молдаванке. Место скверное. Но там мне отвели уютный двухэтажный домик. Верхний этаж занимал я с семьей. Нижний — так называемая “Азбука”[27]. Это было общежитие из молодых офицеров, которых я посылал иногда, а вместе с тем они меня охраняли, были вооружены винтовками.
Итак, Гришин-Алмазов приказал подать машину. Машина подкатила к входным дверям Лондонской гостиницы. В это время раздался залп по дверям. Одна пуля засела в притолоку. Гришин-Алмазов загремел:
