Борис Соколов - Три любви Михаила Булгакова
В первом варианте главы «Последний полет» романа «Мастер и Маргарита», написанном в июле 1936 года, Воланд предупреждал Мастера: «Исчезнет из памяти дом на Садовой, страшный Босой, но исчезнет мысль о Га-Ноцри и о прощенном игемоне». Скорее всего, первоначально Никанор Иванович должен был быть фигурой более зловещей – не только взяточником, но и вымогателем и доносчиком, возможно, игравшим по отношению к Мастеру ту же роль, которая в окончательном тексте досталась Алоизию Могарычу. Очевидно, тогда Босой проецировался на кого-то из «теплой компании» жилтоварищества дома № 10 по Б. Садовой, о которой Булгаков писал сестре Наде 1 декабря 1921 года:
«Одно время пережил натиск со стороны компании из конторы нашего дома. «Да А.М. (имеется в виду муж Н.А. Булгаковой А.М. Земский. – Б. С.) триста шестьдесят пять дней не бывает. Нужно его выписать. И вы тоже неизвестно откуда взялись» и т. д. и т. д. Не вступая ни в какую войну, дипломатически вынес в достаточной степени наглый и развязный тон, в особенности со стороны С. – смотрителя (возможно, К. Сакизи. – Б. С.). По-видимому, отцепились. Андрея настоял не выписывать… С. довел меня до белого каления, но я сдерживаюсь, потому что не чувствую, на твердой ли я почве. Одним словом, пока отцепились». 24 марта 1922 года писатель сообщал сестре: «…Дом уже «жилищного рабочего кооператива» и во главе фирмы вся теплая компания, от 4–7 по-прежнему заседания в комнате налево от ворот». Также и Никанор Иванович наделен только одной страстью – к еде и выпивке. От любимого занятия его и отрывают сотрудники ОГПУ. В окончательном тексте Босой – фигура уже не столь зловещая, в большей мере юмористическая.
Обращение к Н.К. Крупской, возглавлявшей Главполитпросвет, запечатлено в булгаковском рассказе «Воспоминание»: «Надежда Константиновна в вытертой какой-то меховой кацавейке вышла из-за стола и посмотрела на мой полушубок. – Вы что хотите? – спросила она, разглядев в моих руках знаменитый лист. – Я ничего не хочу на свете, кроме одного – совместного жительства. Меня хотят выгнать. У меня нет никаких надежд ни на кого, кроме Председателя Совета Народных Комиссаров. Убедительно вас прошу передать ему это заявление. – И я вручил ей мой лист. Она прочитала его. – Нет, – сказала она, – такую штуку подавать Председателю Совета Народных Комиссаров? – Что же мне делать? – спросил я и уронил шапку. Надежда Константиновна взяла мой лист и написала сбоку красными чернилами: «Прошу дать ордер на совместное жительство». И подписала: Ульянова. Точка. Самое главное то, что я забыл ее поблагодарить». Булгаков тогда работал в ЛИТО, входившем в состав Главполитпросвета, этим во многом и определялся успех его обращения к Крупской. Таким образом Булгаковым удалось укрепиться в квартире № 50, а затем сменить ее на более благоустроенную квартиру № 34 в том же доме.
Тут произошла трагедия. Мать Булгакова Варвара Михайловна скоропостижно скончалась от тифа 1 февраля 1922 года. В «Белой гвардии» Булгаков писал по этому поводу: «…Белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Алексея Доброго, что на Взвозе». Л.С. Карум вспоминал: «Через несколько дней после начала болезни наступил кризис, из которого она (В.М. Булгакова. – Б. С.) уже не вышла. 15 января 1922 года (по старому стилю. – Б. С.) она потеряла сознание. Не помогали никакие средства Ивана Павловича. К вечеру того же дня она стала захлебываться и… умерла. У ее постели стояли Иван Павлович, ее муж, ее дочери Надя, Варя, Леля, племянник Костя Булгаков, зятья Андрей Земский и я. Погиб человек, бывший стержень, объединявший семью. Все чувствовали, что семья распадается. Но мне всегда казалось невероятным, что ее смерть, смерть матери и не старой еще женщины, не вызвала слез и стенаний ни у кого, даже у дочерей и мужа».
«Смерть Варвары Михайловны не слишком огорчила Ивана Павловича и, видимо, он был не прочь снова жениться… Такой быстрый переход от матери к дочери возмутил Вареньку и Лелю, и они обе заявили Ивану Павловичу, что в случае приезда Веры к нему (на Андреевский спуск, 38. – Б. С.) они обе уйдут от него… Из Симферополя она приехала довольно-таки драной. Когда она поправилась к следующему 1923 году, я, памятуя старое, стал немного за ней ухаживать. Как-то весной 1923 года, зайдя к ней (на Андреевский спуск, 13. – Б. С.), я застал ее за мытьем пола. Высоко подняв подол и обнажив свои действительно красивые ноги, Вера мыла пол. Я не удержался и взял ее. Для нее теперь уже это особого значения не имело, так как за последние пять лет она переменила не менее десятка любовников. Она с 1918 года прошла, видно, «огонь и воды и медные трубы». Я условился встретиться с ней в погребке, вечером. Но тут я осрамился. Взять ее я не мог. Обстановка ли, боязнь, что войдут, нервировали меня. И я… расписался (термин, распространенный среди студентов юридических факультетов, означающий преждевременное завершение полового акта. – Б. С.). Ну, что делать! Она же отнеслась к этому безразлично. Через год Иван Павлович, человек постный, ей, видно, надоел, и она отправилась в Москву. Иван Павлович не очень ее задерживал».
Михаил и Тася об этих киевских перипетиях ничего не знали. Тем временем они познакомились с друзьями мужа Нади Андрея Михайловича Земского и его брата Бориса. Она вспоминала: «У Бориса Земского друзья были Крешковы и Лямины… Л. Паршин: Николай Николаевич? Т. Лаппа: Нет, другие Лямины. Они вместе в университете учились и теперь работали в… Академии. Иван Павлович Крешков, Лямин Иван Иванович и Борис Земский. И жили Крешковы и Лямины в одной квартире, на Малой Бронной, дом 32, квартира 24, на пятом этаже… Крешковы раньше имели дом во Владикавказе, и Иван Павлович приехал в Москву учиться. Познакомился с Верой Федоровной, она тоже в Москве училась на женских курсах. Ее отец священник из Чернигова. Они поженились… Вера работала с Марией Земской в «Золотой рыбке», и мы познакомились… «Спиритический сеанс» Булгаков написал, это у них в квартире было, в 24-й. Л. Паршин: А чья идея? Т. Лаппа: Мишкина, конечно! «Давай соберемся, столик покрутим». Там мы с ним были, Крешковы были… Он их надул, конечно. «Я, – говорит, – буду тебя толкать ногой, а ты делай, как я говорю». Какие-то звуки я там должна была издавать. Но так все хорошо получилось, весело было. Я почему-то раньше пришла, а потом Михаил приходит. А домработница Крешковых говорит Вере: «Иди, там к тебе мужик пришел. А Иван Павлович услышал, говорит: «Что это такое?»… Он ревновал Веру к Булгакову, потому что Михаил немного за ней ухаживал. «Давай возьмем бутылку вина, купим пирожных, позови Веру, посидим, потом я ее провожу». – «Хорошо», – говорю. И когда Михаил напечатал «Спиритический сеанс», все это описал там, так Иван Павлович чуть не избил его. Его удержали, сказали: «Ты что, не понимаешь, это же шутка!» Вообще Булгакова многие не любили».
