Эрих Керн - Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941–1945
Темная ночь накрыла нас со всех сторон. Впереди на фоне ночного неба темнели силуэты соломенных крыш украинского села. Нам потребовался весь день, с рассвета до позднего вечера, чтобы продвинуться до этих рубежей сквозь заросли высоких подсолнухов, скрывавших нас с головой. Постоянно терялась связь с ближайшим соседом, исчезающим в зеленой гуще, и человек невольно оставался в одиночестве перед лицом врага, который был повсюду и нигде. Сибиряки, которых было много среди сражавшихся против нас советских подразделений, показали себя стойкими и отважными воинами, и много солдат, наших и их, остались лежать на широком поле, увенчанные желтыми головками прекрасных подсолнухов.
Бой закончился лишь поздним вечером. Какое-то время еще раздавались отдельные выстрелы, потом установилась мертвая тишина. Даже стоны раненых прекратились. Мы лежали примерно в тридцати метрах от ближайшего дома, чьи очертания были едва различимы в темноте. Иногда под воздействием легкого ночного ветерка скрипела распахнутая входная дверь, и наши сердца тревожно сжимались всякий раз, когда до нас долетал этот звук, хотя мы давно поняли, что в доме никого нет.
С запада доносились лязг и скрежет танковых гусениц: вероятно, нам на подмогу под покровом ночной темноты подтягивались танковые части. Внезапно небо справа от нас озарилось ярким огнем множества осветительных ракет, напоминавших рождественские свечи; они образовали настоящие гирлянды. Вскоре послышался характерный гул моторов бомбардировщиков «Мартин» (так немцы называли советские бомбардировщики СБ, созданные в 1934 г. в КБ Туполева, в серии с 1936 г., – немцы считали, что русские сделать подобный самолет сами не могли и скопировали его с американского самолета фирмы «Мартин» (закупался в СССР для ознакомления в 1936 г.). – Ред.). Однако через несколько минут он стал удаляться и вскоре вовсе исчез. Но неожиданное освещение позволило нам получше разглядеть находившийся перед нами хутор, он в самом деле казался покинутым.
– Внимание! Мы пошли, – шепнул мне сосед, толкая в бок.
Медленно, держа винтовки и автоматы наготове, мы начали выползать из укрытия. Я слышал, как тихо выругался командир отделения, когда глухо звякнула какая-то деталь ручного пулемета. Мы крались, чутко прислушиваясь к малейшему звуку. Но вот мы добрались до низкой изгороди. В этот момент мы, все девять, дружно плюхнулись на землю: опять неожиданно скрипнула проклятая дверь. Шедший впереди солдат бросился к дому и широко распахнул дверь. Внутри все ящики шкафов и столов были выдвинуты и пусты, на простых кроватях – голые матрацы. На полу – беспорядочная куча пожелтевших от времени писем, выцветших фотографий и другого хлама. Повсюду следы поспешного бегства.
Снаружи донеслись приглушенные шаги следующего отделения, затем на пороге появился командир взвода. Солдат, участвовавших в бою с самого утра, оставили в деревне отдыхать и привести себя в порядок. Остальным было приказано выдвинуться за деревню и, преодолев заболоченный луг за ее пределами, оборудовать позиции для обороны.
А в деревенском доме мы старым веником на скорую руку кое-как убрали мусор и, полностью отключившись от внешнего мира, с наслаждением растянулись на хорошо утрамбованном глиняном полу. Засыпая, я услышал, как мне показалось, что-то похожее на слабый детский плач. Но я был слишком измучен, чтобы проявить интерес к чему-либо подобному и тем более доискиваться до причин.
Через некоторое время я проснулся и не сразу сообразил, где нахожусь. Полная луна заливала помещение бледным безжизненным светом. Я попытался собраться с мыслями. С одного боку лежал Франц, на другой стороне – Карл, и мы находились в деревне, которую вчера, несмотря на все старания и потери, не могли взять и которую противник вечером внезапно оставил.
Откуда-то поблизости донесся непонятный писк, и сон мгновенно как рукой сняло. Рядом сидел крошечный белый котенок, не больше моего кулака, и тихо плакал. Я попытался поманить его, но он, жалобно мяукая, попятился к открытой двери. С трудом я поднялся на усталых ногах и стал осторожно приближаться к нему. Но котенок вновь увернулся от меня и выскользнул во двор, как бы приглашая меня следовать за ним. У изгороди он с громким писком, похожим на отчаянный вопль, остановился и не сдвинулся с места, когда я подошел совсем близко. Здесь под широким подсолнухом лежала большая исхудавшая кошка, половину ее головы снес небольшой осколок. Котенок вновь и вновь пытался поднять свою мать, настойчиво зовя ее громким мяуканьем. В конце концов он смирился с неизбежным и застыл на месте, печально глядя на меня.
Опустившись на колени, я начал гладить котенка, но этот крошечный живой комочек никак не реагировал. Жители деревни, по-видимому, покинули ее уже несколько дней тому назад, и с тех пор кошка питалась сама и кормила своего детеныша теми отбросами, которые могла раздобыть. И тут я вспомнил, что у меня в солдатском ранце есть так называемый НЗ (неприкосновенный запас), и в том числе жестяная банка с колбасным фаршем. Открыв банку штыком, я поставил ее перед носом котенка. Тот сначала недоверчиво понюхал содержимое, а затем стал с жадностью есть, а я, довольный, наблюдал за ним. Вдруг послышались чьи-то шаги, а когда я поднял голову, то увидел по другую сторону деревянного забора командира взвода, молча смотревшего на открывшуюся ему картину. Я не заметил его приближения: густая трава, заглушавшая шаги, сыграла свою роль. Смущенный, я встал навытяжку, не зная, что сказать.
– Вас следует предать военно-полевому суду, – проговорил офицер тихо. – Немедленно отправляйтесь спать.
В дом я вернулся расстроенный, мысли путались. Засыпая, я слышал, как на дворе звякала пустая консервная банка, которую вылизывал котенок.
Утром, когда командир взвода вошел в дом, у меня замерло сердце. Но ночное происшествие он больше не упомянул. Вскоре пришел приказ, снова пославший нас навстречу смерти.
Когда мы покидали деревню, идя гуськом, отделение за отделением, по обе стороны разбитой снарядами дороги, нас сопровождал белый котенок, шествуя с задорно поднятым хвостиком посредине между рядами немецких солдат. Он оставался с нами до тех пор, пока степь не приняла нас в свои объятия.
Как правило, в последний час перед атакой все замирает, наступает почти покой, но без того внутреннего содержания, которое доставляет радость. Ибо с каждой минутой все ближе смерть, скрывающаяся до поры до времени где-то там, на бескрайних полях пшеницы или подсолнухов.
Атаковать предстояло 18-й роте 4-го батальона. Через несколько минут тишина должна взорваться, и нашим солдатам предстояло с боевым кличем добыть очередную победу над краснозвездными марионетками (каков язык! Подковали эсэсовца нацистские политинформаторы. – Ред.).
