Ираклий Андроников - К музыке
«1. Чтобы повидаться еще раз с Львом Толстым.
2. Чтоб послушать что можно Римского-Корсакова и Кюи, чего здесь не услышишь;
3. Чтоб взять, схватить и обнять и поцеловать вас, всех троих моих дорогих…»
Поленов – письмо 1897 года. Слышал Шаляпина в «Фаусте» и описывает свое впечатление. Наряду с восторгом – советы.
Римский-Корсаков пишет об оркестровке «Пророка».
Горький?.. Да, Горький! Среди шаляпинских бумаг обнаружились четыре письма Алексея Максимовича и телеграмма с острова Капри – русский текст латинскими буквами: «Огромной радостион ожидаем тебиа. Алексей». В одном из писем Горький просит Шаляпина пособить урезонить антрепренера Аксарина относительно помещения. И уговорить принять участие в концерте Рахманинова. Сам Шаляпин, как можно понять из контекста письма, принимает участие в этом концерте. Дата: «23.1. 16. Кронверкский, 23».
Леонид Андреев ласково просит Шаляпина приехать к нему отдохнуть – в Териоки. Куприн (1919) передает приглашение спеть в Гатчине «Русалку» или другую оперу. Кустодиев просит жену Шаляпина разрешить сфотографировать писанный им же – Кустодиевым – великолепный портрет Федора Ивановича. Анна Павлова поздравляет Шаляпина (1921) с успехом его заграничных гастролей. Н. К. Метнер (1919) пересылает ноты своего романса на слова Пушкина «Мечтателю». К. И. Чуковский (1919) просит Шаляпина завершить начатое – диктовку воспоминаний о Горьком. А. В. Луначарский (1921) советует подписать контракт с американской кинофирмой «Несравненная Анна Павлова». Л. Б. Красин приглашает певца на обед. Демьян Бедный (1919) восхищается «водопадом» – Шаляпиным и приглашает его к себе в гости. Пишут Шаляпину Вл. И. Немирович-Данченко и К. С. Станиславский, поздравляя его с юбилеем (1919):
«За то, что мечты наши черпали веру и силу в ваших художественных достижениях;
за то, что в наших работах мы часто пользовались уроками, продиктованными вашим гением;
за то, что вы так высоко держите знамя сценического искусства – нашего искусства, – говорится в этом письме. – Московский Художественный театр в полном своем составе, со старыми и малыми, низко вам кланяется».
Пишут Шаляпину его первый учитель пения – Усатов, директор императорских театров Теляковский. Пишет балерина Бронислава Нижинская. Пишут почитатели – молодые и старые. Пишут целые коллективы:
«Великий Гений Мира – сын Российской Трудовой Семьи Федор Иванович! Прими от Имени Красного Революционного Кронштадта, товарищей моряков, солдат, рабочих и работниц Сердечное Российское спасибо за твой Великий дар твоего труда на святое дело Просвещения Молодой Российской Демократии и искреннее пожелание здравствовать Тебе и твоему семейству на многие, многие, многие лета…»
Моряки напоминают ему о его заслугах перед рабочим классом, – он воспевал народ, вместе с ним прошел его трудный путь. «Да здравствует Царство Социализма, – заканчивается это письмо. – Декабря 17 дня 1917 года».
Среди всех этих бумаг попадаются рисунки Шаляпина – замечательные по выразительности. Автошаржи. Автопортреты в образах Дон Кихота, Ивана Грозного, Мефистофеля. «Пушкин по-футуристически». Портрет жены Исая Дворищина. Баса Мозжухина…
Сохранились автографы самого Федора Ивановича – поздравления «прекрасному театру ГАБИМА» и «Самому нежному другу моей души» – оркестру Мариинского театра.
Пачка писем Шаляпина к детям, – многие представляют собою рассказы в картинках: тут и фантастические чудовища, и гостиница, из которой он посылает письмо, и сам адресат, и сам автор.
Но интереснее всего письма его к И. Г. Дворищину. Писанные в первые годы после отъезда из Советской России и ясно передающие тогдашние настроения Шаляпина.
«Попал на старости лет на каторжные работы, – жалуется он в письме из Америки, помеченном 2 февраля 1924 года. – …Устал, брат, как собака!» И, опровергая слухи, распущенные про него желтой прессой, объясняет их обилием клеветников и завистников, «которые от злости не знают что и делать». «Как?.. Большевик?.. В Америке?.. Во Франции (я в июне буду петь в Гранд Опере в Париже)… И везде пускают?.. Да что же это? И деньги платят? И опять он, каналья, пьет шампанское? А?.. А мы?
– Вот то-то и есть – Вы! „Мы“! У вас копыта не вычищены и хвост паршивый – вот, тебе и „мы“».
«Я все больше и больше имею успех, – сообщает он в том же письме. – Теперь могу сказать, что сделался популярным в Америке и американцы не выговаривают моей фамилии, как прежде Чарлайпайн, а называют меня Шарлапин. Это уже что-нибудь…»
И снова – по поводу выставки, посвященной его жизни и творчеству: «Многие узнают, что хотя и трудно жилось во время революции – все-таки же артистов уважали, как нигде и никого. Это в особенности щелкнет по носу американцев».
И все же – возвращение в Россию откладывается. Шаляпин связан контрактами с Америкой, с Европой, с Австралией, с Новой Зеландией. Собирается в Китай, в Индию… Пишет о необходимости материально обеспечить себя на старости лет, проявляя непонимание происходящих у нас социальных процессов. Но в то время, – это видно из писем, – он еще полагает, что вернется в Россию. Можно только глубоко пожалеть, что возле Шаляпина не оказалось в ту пору людей, которые удержали бы этого великого художника нашего века от ложного шага, ставшего для него трагическим. Особенно досадно думать об этом, когда читаешь в письме из Нью-Йорка, написанном в конце 1924 года:
«Говоря по совести, до боли скучаю по дорогой родине, да и по вас по всех. Так хотелось бы повидать всех русаков, всех товарищей, поругаться с ними, а и порадоваться вместе. Стороной узнаю, что жизнь в СССР налаживается хорошо – уррра! Какие мы с тобой будем счастливые, – обращается он к Дворищину, – когда все устроит русский рабочий народ!»
Да, много ценного содержат эти неизвестные материалы для будущей биографии Ф. И. Шаляпина и для нашего представления о его отношении к Советской России и его положении на чужбине.
Кстати, потом выяснилось, что эти реликвии оставались во время войны без призора, часть из них была сложена в мешок и взята на сохранение Ленинградским театральным музеем.
После войны вещи снова вернулись в шаляпинскую квартиру. По мнению А. Ф. Синицына, их место – в будущем музее Ф. И. Шаляпина. Я с ним согласен, но советую до времени передать их в Ленинградский театральный музей и печатаю в «Литературной газете» (1964, 29 февраля, № 26) статью «Что хранится на улице Графтио?». Синицын передает документы и вещи Шаляпина безвозмездно, материалы же дворищинского архива музей приобретает за деньги[3]. Долго спустя после этого по телевидению была показана передача из квартиры Шаляпина, а тексты, мною уже напечатанные, объявляются вновь открытыми в одном из журналов и в третий раз «открываются» на страницах одной из газет. Имя автора этих недобросовестных публикаций… Впрочем, к чему оно – это случайное имя рядом с бессмертным именем – Федор Шаляпин!
