Вера Смирнова-Ракитина - Валентин Серов
Тоша приходил домой и тут же норовил ускользнуть на задний двор. Там жили товарищи, друзья, каких он не мог завести в пансионе Мая. Здесь они понимали друг друга с полуслова. Здесь они организовали «секту огнепоклонников», разводили в углу двора костры, сжигая очередное жертвоприношение — лакомства, приобретенные не всегда легальным путем. Какие цели преследовали «огнепоклонники», Тошина мать установить не могла, должно быть, это была просто дань увлечению книгами Майн-Рида, Габорио, Жаколио, Густава Эмара.
А вечерами в небольшую квартирку Серовых приходили Бларамберги, тетка Аделаида Семеновна, оперные певцы, молодые музыканты. Рояль никогда не закрывался. То пела милая Минна Карловна, которую все, и в том числе Тоша, звали «Мишей», то играл ее муж отрывки из сочиняемой им оперы, то садилась за ноты Валентина Семеновна, чтобы сыграть что-нибудь новое из того, что попалось ей за эту неделю, или проаккомпанировать кому-нибудь из певцов. Изредка бывало и так, что мать увозила мальчика с собой к тем же Бларамбергам, в театр, в концерт.
Тоша очень любил музыку, обладал прекрасным слухом, но заставить его самого играть было совершенно невозможно. Иногда Тоша брался за альбом и рисовал на этих вечерах. Но почему-то делал это редко, не особенно охотно, так, словно отвык от карандаша за бездельное абрамцевское лето.
· · ·К весне 1876 года Тоша тяжело простудился, и простуда эта отразилась на ушах. Жестокие боли, бесконечные промывания, лекарства… Ни о каком заведении Мая уже не приходилось думать. Надо было принимать какие-то решительные меры. Явно было, что петербургский климат Тоше вреден и здесь его ушного заболевания не вылечить.
В панике Валентина Семеновна написала Немчинову, и тот дал самый умный совет — ехать пока что в Киев, а лето провести в его именьице близ города Ахтырки Харьковской губернии. Климат в Малороссии мягкий, лучше всякой заграницы.
· · ·Итак, в конце зимы Серовы переехали в Киев. Немчинов приготовил там квартиру и принял Валентину Семеновну уже как жену. Но оформлять свои отношения с Василием Ивановичем она не торопилась. Во-первых, ни она, ни он не придавали никакого значения церковному браку, во-вторых, в музыкальной сфере ее знали как вдову Серова, как продолжательницу его дела, как лицо, представительствовавшее интересы маленького Серова. К тому же она считала своим долгом увековечить память Александра Николаевича — поставить памятник на его могиле, издать собрание его критических статей. Заниматься всем этим ей было проще, нося его имя.
Едва поправившись, Тоша, чтобы не терять года, поступил в гимназию. Гимназия в Киеве была более живым учебным заведением, чем петербургский пансион Мая; это сразу же понял мальчик и в ответ на вопросы матери: «Тебе здесь больше нравится, чем у Мая?» — отвечал: «Еще бы! В тысячу, тысячу миллионов раз больше!»
— Да ведь, говорят, директор дерется.
— Так что ж, что дерется, и мюнхенский линейкой больно бил, а я любил школу. Директор за вихры отдерет, а потом становится добрым-предобрым! — Тоша весело хохочет.
— А за что он вихры-то вам дерет?
— Мало ли за что. Вот я нашел уголек в коридоре и на стене нарисовал его портрет. Да так похоже… Хохол его так и торчит, нос огромный…
— Тоша! — воскликнула в ужасе мать, а мальчик, сверкая глазами и покатываясь со смеху, продолжал: — Все мальчики сбежались. Стали кланяться стенке и кричать: «Иван Иванович, а Иван Иванович, простите, больше не будем!» И вдруг, не успели оглянуться, сзади нас сам директор…
Тоша тут же представил, как директор тихо крадется по коридору, как прячется за спины мальчишек, а потом, увидав свое изображение на стене, встает во весь рост и рассерженно цедит сквозь зубы: «Э, да ты вот каков, Серов!» А потом, пораздумав, принимается за Тошин вихор.
Когда Тоша рассказывал об этом инциденте, его веселость дошла до крайней степени, и фраза, неоднократно повторенная: «Э, да ты вот каков, Серов!» — произносилась им с таким неподдельным юмором, что и мать не могла выдержать, заразилась, наконец, его безумным смехом и проглотила подвернувшееся было филистерское нравоучение.
Несмотря на шалости, в этой гимназии Тоша учился неплохо. К тому же ему помогал Василий Иванович, отношения с которым у Тоши наладились. Он даже привязался к отчиму, как когда-то, поначалу, был привязан в Абрамцеве к веселому студенту-репетитору. Но с рисованием дела шли туго. Можно было подумать, что Тоша махнул рукой на свое призвание. Мать в письмах Репиным жаловалась на Тошину лень и нерадивость. В ответ Илья Ефимович посоветовал отдать мальчика в рисовальные классы, которые открыл в Киеве его академический товарищ Николай Иванович Мурашко.
Уже много лет спустя, когда Серов стал известным художником, Мурашко рассказал о нем в своих «Воспоминаниях старого учителя»:
«Серов попал к нам в школу, будучи лет тринадцати приблизительно, и у нас производил впечатление очень солидного и серьезного мальчика, я бы сказал даже несколько надутого мальчика, но в своем заведении, где он получал научное образование, это был, говорят, неудержимый шалун, для которого карцер не представлял ничего особенного; часто он из карцера мог очутиться где-либо на крыше. У нас его, пожалуй, можно было упрекнуть, что он очень уж скоро справлялся со своим уроком, по выполнении которого у него по всему рисунку появлялись в самых бешеных позах лошади».
У Мурашко Тоша проучился недолго. Очень быстро промчались два спокойных года, прожитых в Киеве. За это время у Валентины Семеновны родился еще один сын. Тоша с любопытством присматривался к новому члену семьи. Казалось бы, у этого малыша нет никаких оснований стать таким же скитальцем, как его старший брат. Будет расти и воспитываться на благодатной Украине рядом с отцом и матерью. Но судьба распорядилась по-иному.
Василий Иванович, человек прогрессивных взглядов и убеждений, был близок к зарождающейся в Киеве группе «Земли и воли». Преданная провокаторами, эта группа была репрессирована. Вместе со всеми пострадал и Немчинов. Его выслали из Киева в глухое село Центральной России. Теперь Серовых с Киевом ничто не связывало.
Летом Валентина Семеновна с детьми поехала к мужу. Но буквально через несколько дней в районе, где он жил и работал врачом, вспыхнула острая эпидемия дифтерии. Оставаться там с детьми было невозможно, тем более что Немчинов руководил борьбой с эпидемией. Валентина Семеновна уехала с мальчиками в Москву.
VI. МОСКВА
В 1876 году, вернувшись из Парижа, Илья Ефимович Репин проехал в свой родной Чугуев и провел там год, подводя итоги заграничной поездки, вживаясь снова в родную природу, в простой тихий быт русской провинции.
