Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта
Благодаря карузофону ночные дежурства стали менее обременительными, их тяготы почти целиком легли на плечи тех, кто испытывал особый интерес к погоде. Кемпбелл, Левик и Абботт вызвались поочередно бодрствовать до полуночи и зажигать свечу карузофона. В два часа ночи по сигналу вставал я, снимал показания приборов; возвратившись домой, читал у огня или стирал; в четыре часа снова снимал показания, после чего заводил карузофон, поворачивал граммофон рупором к следующей жертве и ложился спать. В шесть часов утра сигнал поднимал Браунинга, который стал моим постоянным помощником. Он делал шестичасовой обход, заносил данные в журнал, а затем разводил огонь. В семь часов утра он будил Дикасона, так что ночные дежурства имели еще и то преимущество, что, когда кок точно в семь вставал, печь уже пылала вовсю и завтрак появлялся на столе своевременно.
Ночной дежурный, по сигналу вскакивавший с койки и выходивший в бурную ночь, крайне нуждался в отдушине для выражения своих чувств. Ею явилась наша излюбленная песня, немного переделанная. Во второй год пребывания в Антарктике на острове Инекспрессибл я часто старался представить себе выражение лица Симпсона, читающего этот эпиграф к метеорологическому журналу:
Я слышал твой призыв;
Был ветра вой страшней твоих рулад,
И перед тем, как выйти в этот ад,
Я подошел к тебе и от души
Пихнул разок,
Жестокой мести рад.
Я слышал твой призыв;
Журнал заветный взяв и наугад
Одевшись, я побрел, вцепясь в канат,
Вернулся: щеки – в корке ледяной
И на усах
Висят сосульки в ряд[36].
Мы придерживались такого расписания до конца июля, и благодаря ему в течение всех этих месяцев могли круглые сутки не только изучать погоду, но и систематически наблюдать полярные сияния. Южное полярное сияние чаще всего являет собой жалкое зрелище по сравнению со своим северным собратом, и я, хорошо помня малоинтересные свечения неба около мыса Ройдс с преобладанием серовато-зеленых тонов, только изредка разбавляемых малиновым у самого основания лучей, уже начал сомневаться в том, бывают ли на юге вообще полярные сияния, достойные этого названия.
Однако в описаниях путешествий Уилкса и Дюмон Д'Юрвиля в западную часть Антарктики[37] прямо говорится, что на северной оконечности континента, где находилось наше зимовье, в сравнительной близости к Южному магнитному полюсу, полярные сияния могут быть более красочными. Вскоре мы убедились, что это действительно так.
Всю зиму, ночь за ночью, час за часом, мы были свидетелями таких полярных сияний, которые, безусловно, очень немногим уступают знаменитым сияниям Севера. Правда, преобладали опять же цвета зеленый и темно-желтый золотистого тона, но они были необычайно яркими, сочными, к ним часто добавлялись другие краски, среди которых особенно выделялись ярко-малиновая и фиолетовая. Описать сияние трудно, так же как невозможно зарисовать или сфотографировать дрожание лучей, составляющее главную его прелесть, но оно производит сильнейшее впечатление, и тот, кому довелось пережить темное время года в Антарктике, никогда его не забудет.
«Последнюю неделю в ночные часы постоянно светила яркая луна, – писал я в своем дневнике, – и сегодняшняя ночь была так же прекрасна. Несомненно, нет другого края, где природа так красива, как в Антарктике, но и нигде эта красавица не проявляет столь явно свой суровый и строптивый нрав. Представьте себе: тихий вечер, ни ветерка, мороз 40° [-40°C], воздух совершенно сухой, на сине-фиолетовом небе ярко выделяется луна в ореоле гало[38], которое дважды повторяет все цвета радуги, а свет луны отражается от каждой точки каждого снежного и ледяного кристалла.
Сначала луна царствует на небе безраздельно, но вдруг с севера вспыхивают зеленые и золотые лучи полярного сияния, ярко-малиновые на конце, и с невероятной скоростью устремляются к зениту. Когда головная часть достигает зенита, хвост только-только появляется над горизонтом, и полудуга спиралью поворачивает на юго-восток и исчезает за мысом Адэр, освещая оттуда небо словно лучами прожектора. Сияние появилось, прошло и исчезло в течение нескольких секунд, оставив, однако, яркий след в памяти того, кто его видел. Едва его не стало, как на юге так же внезапно возникает светящееся кольцо, быстро движется на восток и в свою очередь исчезает за темной громадой мыса, и тут же по небосводу мелькают одна за другой дуги в направлении с севера и северо-запада на восток, там меркнут, распадаются на отдельные занавесы и скрываются за мысом. И снова луна единовластно царит на небе.
Температура понижается, и с западной части небосклона к мысу Адэр и дальше наплывает пушистый слой перистых облаков, окутывающий землю тонким покрывалом переливчатого опалового оттенка от лунного света. Все вокруг становится еще красивее. Но заволакивание неба облаками предвещает приближение легкого бриза, который пронизывает метеоролога до мозга костей и заставляет его поспешить домой, где ему еще предстоит закончить массу дел, прежде чем он со спокойной совестью сможет лечь спать».
Вскоре после метели, о которой шла речь выше, образовался лед, который уже удерживался всю зиму, благо она выдалась необычайно спокойной, и мы еще больше расширили радиус прогулок. Эти вылазки под ясным зимним небом, время от времени освещавшимся прекрасными полярными сияниями, относятся к нашим лучшим воспоминаниям о зиме. Экскурсии обычно преследовали определенную цель, мы избирали маршруты поочередно то в южном, то в северном направлении, стараясь подробно осмотреть скалы, подошву припая, возвышенности, разбросанные на прибрежной отмели. Перед уходом запасались порошком магния, чтобы иметь возможности фотографировать в красивых гротах, которыми изобиловали наиболее изъеденные штормами айсберги. Из-за этого у нас произошел инцидент, один из тех, что внесли если не приятное, то все же разнообразие в нашу жизнь, впрочем, и так не слишком монотонную.
Прежде всего мы обследовали айсберг, сидевший на мели в нескольких сотнях ярдов к западу от мыса Спит. Внутри он представлял собой одну огромную залу с несколькими выходами. Подобной красоты я видел в своей жизни немного, да и то больше в детских мечтах о волшебных замках. Изнутри открывался вид сразу через три входных отверстия, и в каждом нежно-фиолетовым цветом светилось небо, гармонично сочетавшееся с темно-синими нишами самой ледяной пещеры. Пещера имела верных двадцать ярдов [18,3 м] в длину и пятнадцать [13,7 м] в ширину, один из ее колодцев уходил вглубь не меньше чем на сорок футов [12,2 м], одним словом идеальный объект для фотографирования со вспышкой магния.