Юрий Мейер - Записки белого кирасира
Вспоминая жизнь в Мургабе, все время наталкиваешься на парадоксальные противоположности. Со стороны сада при доме управляющего был разбит большой цветник по правилам француза Ленотра. Он освещался электрическими фонарями. Немного дальше была бетонная теннисная площадка, на которой мы играли только поздно вечером, тоже при электрическом освещении. И вместе с тем иногда я просыпался поздней ночью от жалобного завывания шакала, подошедшего через цветник к самому дому. Осенью надо было привыкнуть к глухому звону так называемых ботал — больших чугунных колоколов размером в большую кастрюлю, которые вешались на шею передового и замыкающего верблюдов в караване из 5–6 животных. Текинцы везли хлопок для сдачи на площадь обыкновенно ночью. Везли его в громадных белых холщовых мешках, которые свешивались до самой земли по одному с каждого бока верблюда. В те времена я увлекался легкой атлетикой, и моими любимыми дисциплинами были бег на 800 и 1500 метров и 110 метров с барьерами. Тренировался я в трусиках в аллеях сада, вдоль которых пролегала большая дорога. Какое впечатление я должен был производить на толстых туркмен в их халатах и необъятных папахах, сидящих на ослах, когда они видели, как сын управляющего в почти голом виде прыгал через деревянные барьеры!
В версте от главного дома начиналось обширное поле и большая усадьба главного агронома. Здесь в крупных размерах велись опыты с гибридизацией американских и египетских сортов хлопка с местными сортами Кок-чигит и Кара-чигит. Главный агроном Цабель (брат знаменитой московской артистки Яблочкиной) уверял, что удалось вывести сорт, по длине волокна и шелковистости не уступавший египетскому сорту Мако. В те времена еще не было вагонов-холодильников, и поэтому дыни и абрикосы, выводимые в Закаспийской области, не могли попасть в Центральную Россию. У нас там были знаменитые чарджуйские дыни, большие, продолговатые, с темно-зеленой морщинистой кожей. Иногда поздней осенью их удавалось довезти до Самары, подвешивая в вагоне в сетках из лыка. Но сорта абрикосов, которые уже через два часа, лежа на блюде, показывали темные пятна, нечего было и думать везти в Россию, настолько они были нежны и сочны. В имении была и энтомологическая станция на 5-м регуляторе, где велось изучение местных насекомых и принимались меры по борьбе с вредителями.
Для развлечения служащие собирались в большом здании собрания со зрительным залом. Главным образом там проводились сеансы кинематографа, хотя фильмы по времени немного отставали от России. Там мы видели Лисенко, Холодную, Максимова и других корифеев немого русского фильма.
Служащим имения, особенно инженерам, контролерам полива, агрономам, приходилось много ездить по имению. К их услугам на конюшне имения было 10 троек. Я уже писал о двух автомобильчиках Форда. Дальнейшая моторизация транспорта оказалась неудачной. В 1914 году был куплен большой открытый седан, один из первых автомобилей, построенных на русском Балтийском заводе. Тогда он казался нам по удобству и комфорту чем-то вроде Роллс-Ройса. Однако ездить на нем пришлось недолго. В 1915 году его пришлось отдать на нужды армии. Лошади в имении были очень хорошие. На тройке управляющего мы ездили до плотины Султан Бент 70 верст за 8 часов с перерывом в три часа. Коренником был орловский могучий рысак Орел, а пристяжными два золотых текинца Чибис и Джайран. Для объезда полей было два десятка верховых лошадей, в том числе кровная рыжая кобыла Фру-Фру. Между прочим, с ней была связана романическая история, взволновавшая весь персонал имения еще при прежнем управляющем А. Н. Малахове. Он был человеком уже в годах, весьма циничным. Второй раз он женился на молодой девушке, которая, очевидно, тяготилась этим браком и скучала. Она часто выезжала верхом на этой самой Фру-Фру и встречалась с молодым, красивым и воспитанным агроном. В один прекрасный день Фру-Фру пришла в конюшню одна, без всадницы, а лошадь агронома привели текинцы. Влюбленные бежали в поезде.
Вспоминая такого рода события, я не намерен возбуждать страсти и споры. Все это только история, показывающая, чем тогда интересовались люди и что их волновало. Между прочим, в собрании и в гостях было условлено не говорить о службе и проблемах хозяйства, этого требовали дамы, но именно эти темы поглощали весь интерес и рвение мужчин.
До А. Н. Малахова управляющим был Еремеев, бывший офицер одного из лучших полков. Вместе с одним из высших чиновников Главного управления уделов Толстым он оказался замешанным в денежных неправильностях и хищениях. Они были судимы и осуждены. Об этом случае я упоминаю по следующему соображению. За 10 лет моей сознательной жизни в России, кроме указанного случая, я знал только еще об одном уголовном процессе, в котором был осужден один из высших чиновников империи, начальник Департамента полиции В. Лопухин. Враги Российской империи сумели ложно и подло убедить весь либеральный мир в том, что Россия была коррумпированной страной, состоящей сплошь из взяточников и растратчиков, а на самом деле за 10 лет там на скамью подсудимых сели, кроме двух интендантов, только три высших чиновника. Откройте ныне американские газеты, и вы за редким исключением непременно каждый день будете узнавать, что такие-то конгрессмены, сенаторы или губернаторы принимали денежные подарки и были замешаны в денежных мальверзациях.
Теперь я глубоко сожалею, что в те далекие времена я как подросток только поверхностно интересовался более серьезными вопросами, чем охота, верховая езда и спорт. Поселок при усадьбе Байрам Али был, например, любопытнейшим сборищем людей самых разнообразных наций. В полицейском участке насчитывали до 11 национальностей. Помимо коренных туркмен и русских, были сарты (узбеки), армяне и греки. Дальше шли таджики, тарачинцы — монгольского происхождения, джимшиды — кочевое племя из Пакистана, говорившее на почти неизмененном санскритском языке. Сколько интересных сведений можно было почерпнуть из разговоров с ними, пользуясь услугами переводчиков, состоявших на службе имения!
По истории края в то время существовала только монография профессора Жуковского, очень общая и неглубокая. Никаких раскопов в упомянутых урочищах не производилось. Познание края надо было искать в книгохранилищах Бухары, Коканда, Андижана и Самарканда, но для этого требовалось серьезное знание местных языков и много времени. Характерно, как русские в начале этого века были мало подготовлены как туристы. В первую очередь мы ездили в Европу, потом по проложенной тропе в Крым и на Минеральные Воды и совершенно без внимания оставляли архитектурные и исторические сокровища собственной страны. Мало кому приходило в голову объехать церковные центры в Ростове, Владимире, Рязани, Угличе, Суздале, посетить изумительные деревянные храмы вроде Кижей. Точно так же я много раз проезжал проездом Самарканд и ни разу там не остановился. От этих долгих переездов остается общее впечатление скуки. Пассажиров почти не было. От Ташкента на юг по Закаспийской железной дороге в вагон-ресторанах все блюда готовили на бараньем сале, и я до сих пор помню вкус их. Оставалось только читать и спать или считать телеграфные столбы от станции до станции. Вот от этого к концу жизни в памяти сохранилась такая чепуха: Джилга, Дарбаза, Кабул Сай, Монтай Таш, Арысь, Туркестан — названия станций на перегоне от Ташкента на север. От Арыси отходила ветка в несколько сот верст к Верному (ныне Алма-Ата). Полупустыня и полустепь только на станции Аральское море сменялась видом бескрайнего водного пространства, светло-бирюзовой пелены, сливавшейся с воздухом на горизонте и со светло-желтыми пологими берегами. По всей вероятности, они были так пологи, что надо было пройти с версту в воде, пока она доходила вам до пояса.
