Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе
Начальник объявил арестантам и охране, что возьмет на себя ответственность за этого человека, если тот даст арестантское слово не бежать, пока находится в его тюрьмах. Тот задумался, по лицу было видно, что в душе у него идет тяжелая борьба. В конце концов, он поднял голову, кулаком хлопнул по правой ладони тюремного начальника и сказал: «Даю нашему глубокоуважаемому господину начальнику Львову мое арестантское слово, что, пока нахожусь в его тюрьмах, не сбегу». Все стороны с таким исходом согласились, а я спросил Львова, как он может пойти на такой риск и поручиться за бандита, который норовил сбежать из всех тюрем и у которого на совести не одно убийство. Львов отвечал, что данное ему арестантское слово еще никто не нарушал, хотя он уже двадцать лет служит начальником тюрем. Этого арестанта он на восемь дней упрятал в карцер на хлеб и воду, тем все и кончилось.
Столь же изощренным образом были устроены другие майданы — в стенах, под потолком, под печными фундаментами. Надзиратели обычно состояли в сговоре с майданщиками и тайну не выдавали. Не только на каторге, но в любой российской тюрьме непременно имелся майдан.
«Мотом», т. е. транжирой, называли арестанта, который продал свое казенное платье, белье, сапоги, полушубок, шапку и халат и по утрам, когда камеру отпирали, стоял либо нагишом, либо в тряпичной набедренной повязке. Случалось, поголовно вся камера, а то и не одна за ночь сбывала всю свою одежду и утром заступала на работу босиком, в набедренных повязках. Начальники тюрем в таких случаях впадали в безудержную ярость, назначали массовые экзекуции — от пятидесяти до ста розог — и десять-четырнадцать суток строгого карцера на хлебе и воде. Начальнику тюрем приходилось самому изыскивать средства на закупку одежды для арестантов, вот почему он мог простить все, только не разбазаривание казенного платья. А это платье для каждого арестанта состояло из двух пар штанов, двух халатов, двух пар сапог, полушубка, пальто, двух комплектов исподнего, кожаных и шерстяных рукавиц, а также летней и зимней шапки. Одежда была из солдатского сукна, полушубок — хорошей овчины, а кожаные и валяные сапоги — из добротного материала, выдавались эти вещи начальникам тюрем по числу арестантов, должны были прослужить определенный срок и, если рвались раньше времени, подлежали починке.
По прибытии в тюрьму арестант иногда получал только часть обмундирования. Изношенную вещь выбрасывать не разрешалось, нужно было предъявить ее тюремному начальнику и взамен получить новую. Если одежду носили аккуратно и не разбазаривали, начальник мог сэкономить изрядную сумму, в противном случае он покрывал убытки из собственного кармана. Вот почему любой «мот» вызывал злобу и ненависть. Начальник тюрем неизменно смотрел на «мота» с отвращением, как на самого злостного из преступников, и все наказания, какие он только мог назначить, — жестокая порка и две недели сурового карцера, — обрушивались на это чудовище. Но никакие кары не удерживали закоренелого «мота» от повторения проступка. Карточная игра и водка снова и снова вводили его в соблазн.
Скупщиком или посредником обычно был майданщик, экспедиторами — солдаты наружной охраны и бродяги, которые в качестве агентов купцов средней руки из Сретенска, Нерчинска и других городов принимали от казаков эти вещи. Казакам было совершенно безразлично, одеты арестанты или нет, им надлежало только следить, чтобы они не удрали с огражденной тюремной территории или со своих рабочих мест на приисках. Надзирателям обыкновенно тоже кое-что перепадало от подобных сделок, и они смотрели на все сквозь пальцы. Например, позволяли арестанту после вечерней поверки не возвращаться в камеру, а проводить ночь на улице между тюрьмой и палисадом, куда из зарешеченного окна под потолком камеры спускали перевязанные пакеты с вещами и он либо перебрасывал их через частокол солдатам, либо привязывал к веревке и наружный охранник перетягивал их к себе. Если надзиратели в деле не участвовали, то от зарешеченного окна тюрьмы к палисадам устраивали веревочно-проволочную тягу. Существовали и иные хитрые выдумки, позволявшие переправлять вещи наружу, а товары для майданщиков — внутрь.
АРЕСТАНТСКАЯ ПОЧТА
Дополнительными посредниками между внешним миром и тюрьмами различных районов служили голуби и собаки. Первые доставляли почту на дальние расстояния, вторые — обычно крупные, кудлатые бурятские сторожевые псы и небольшие сибирские лайки — прекрасно подходили для курьерской почты и для контрабанды запрещенных предметов, которые прятали в их густом меху. Голуби и собаки во всех тюрьмах кишмя кишели, арестанты заботливо их кормили, холили и лелеяли, а когда случались нередкие переводы из одной тюрьмы в другую, непременно брали с собой — собаки бежали следом, а голубей ловко прятали.
Чтобы защитить голубей от хищных птиц, использовали особые, очень практичные свистульки; впервые я увидел их в Каре, а затем в Пекине. В Каре я сначала обратил внимание, что по утрам, когда голуби взлетали с тюремных дворов и кружили в воздухе, временами слышались какие-то пронзительные, но довольно мелодичные звуки. На мой вопрос, откуда эти звуки идут, мне сказали: от голубей. Я никогда не видывал певчих голубей и потому продолжил расспросы. Скоро мои казачки, Петька и Осейка, принесли целую коллекцию маленьких, легких свистулек из камыша либо легкого дерева, длиною в 1–2 дюйма, иногда соединенных по две, по три в подобие свирели. Они же показали, как эти свистульки прикрепляются между средними хвостовыми перьями голубя. И когда птица взлетала, слышался свист. Соколы и иные хищные птицы якобы остерегаются нападать на таких голубей. Правда ли это, я не проверял. Так или иначе, нечто подобное — в усовершенствованном варианте — я видел и в Пекине, где мне назвали ту же цель их использования. Китайцы делали свистульки не только из дерева и камыша, но и из карликовых тыквочек.
Связь между тюрьмами и районами функционировала столь успешно, что зачастую арестанты узнавали о происшествиях в других тюрьмах раньше, чем администрация.
Так, однажды некий арестант попросил меня о конфиденциальной встрече с глазу на глаз. Приведенный ко мне, он сказал: «Ваше сиятельство, вам надобно срочно произвести ревизию в Алгаче. Тамошний начальник вчера отправил в Сретенск купцу Андаверову три тройки с казенным платьем. Вдобавок он проиграл этому купцу свою кассу, а теперь намеревается отослать ему еще и запас мороженого мяса. Он трое суток играл и пил с Андаверовым и до сих пор не протрезвел. Арестанты мерзнут и голодают». — «Откуда же ты знаешь, — спросил я, — что произошло вчера в Алгаче, в трехстах верстах отсюда?» — «Поверьте, Ваше сиятельство, наша арестантская почта действует быстро и надежно, — отвечал он. — Святой Дух помогает». Я все понял и более расспрашивать не стал. Голубь в России считается священною птицей.
