Владислав Крапивин - Однажды играли…
Язык у меня был подвешен, я умел вести беседы со взрослыми (недаром же понравился парикмахерше Тане). С философской ноткой я заметил:
– Когда такая игра, все сорванцы…
– Да, игра ужасная… И такие слова…
Я “попал в струю”:
– Что поделаешь. Из песни слова не выкинешь. Это старинная игра, еще из крепостного права. Народная традиция.
Темина мама смотрела на меня с растущим благожелательным любопытством. И я понимал: ее радует, что среди здешних мальчишек не только шпана и опасные для Темы хулиганы, но и “вполне приличные дети”.
– У меня есть три рубля… – Я выгреб зеленую бумажку из-под мундштука и скомканных документов. – Вот, пожалуйста…
– Но… это неудобно. Брать взаймы у мальчика. И как я тебе верну?
– Очень просто! Я сейчас пойду играть на то же место. Или во двор, там рядом. А вы принесете… Или вашего Тему пришлите… – Последние слова я сказал небрежно, чтобы она не догадалась о моем тайном интересе.
– А вы там… не побьете его?
Я не стал бурно возмущаться и уверять ее в нашей благовоспитанности. Хватило ума отозваться сдержанно:
– Зачем же? Мы никого не трогаем.
– И никогда не деретесь?
– Деремся, если сильно поссоримся. Но это по-честному, один на один. И только если силы одинаковые… – Это была правда. И я добавил: – А чего же мы будем приставать к человеку ни с того, ни с сего? Он же… кажется не задиристый.
– Увы, ни в малейшей степени, – почему-то слегка опечалилась Темина мама.
Она взяла у меня деньги, купила у продавщицы (явно огорченной таким поворотом дела) пластинку, и мы пошли к улице Герцена.
– Интересно, что это за пластинка? – сказал я, чтобы поддержать светскую беседу.
– Это песня Петера. Вернее, танго… Есть такая кинокартина – “Петер”. С артисткой Франческой Гааль.
– Да, я знаю. Я смотрел.
Мы помолчали.
– Странная девушка эта продавщица, – проговорила Темина мама. – Откуда в ней такая недоброжелательность? И что с этой девушкой станет в пожилом возрасте…
– Сделается как старая графиня с тремя картами, – поддакнул я.
Темина мама опять изумленно глянула на меня из-под шляпы:
– Ты читал “Пиковую даму”?
Я сказал со скромным достоинством:
– Помилуйте, Зоя Корнеевна. Мне уже почти десять лет.
– Вот как… да, конечно… А мой Тема еще не читал. И вообще к Пушкину относится прохладно, как я ни стараюсь… Правда, ему пока что девять с небольшим… Зато он без ума от “Острова сокровищ”.
– От “Острова” все без ума, – согласился я.
Мы расстались на углу Герцена и Дзержинского, и я пошел в свой старый двор.
На крыльце большого дома сидели Толька Петров, Амирка Рашидов, Семка Левитин и Валерка Сизов. Воззрились на меня. Сейчас начнется!
Я опередил возможные насмешки:
– Ну, чё уставились! Я в лагерь собирался, велели в пионерской форме. Я уже совсем готовый был, а мне вдруг: “Мотай на фиг, нету для тебя путевки! Одна там начальница, размером с дирижабль… Кому-то сплавила, наверно, мою путевочку по знакомству… Зря только документы копил. Вот!.. – И я выдернул из кармана пачку излохмаченных бумажек.
Все это произвело впечатление. Ко мне отнеслись сочувственно.
– А зато у меня вот что есть! – добавил я гирьку на свои весы. И вытащил мундштук.
– Ух ты! Где раздобыл? – Валерка протянул руку. – Дай посмотреть!
– На… В пионерской комнате стырил, когда вожатая за характеристикой ходила.
– Вот она узнает, напишет тебе характеристику, – умудренно предупредил Семка.
– Ништяк…
М-да, послушала бы сейчас меня Зоя Корнеевна!
Все по очереди подудели в мундштук. Он издавал пукающие звуки. Толька Петров “пукал” дольше всех, потом опустил мундштук и удивился:
– Уй, гляньте-ка, кто к нам идет! Панамка…
От калитки нерешительно шел к крыльцу Тема.
Теперь он был не в клетчатом костюмчике, а попроще: в потертых вельветовых “шкериках”, в голубой полинялой матроске, в сандаликах на босу ногу. Но чистая панамка белела на нем по-прежнему. И это говорило о принадлежности мальчика к иному миру. У нас в панамках гуляли только дошкольники.
– Это ко мне! – поспешно и решительно сказал я. – Темчик, иди сюда! – Так у меня вышло: “Темчик”. И было это для него более подходящим, чем “Тема” и тем более “Темка”…
Темчик подошел. Глянул на всех светло-карими глазами. С робостью, конечно, однако без заискивания. Негромко, но отчетливо сказал, не опуская глаз. Всем:
– Здравствуйте.
– Привет, – буркнул Семка Левитин с иронической ноткой.
– Здравствуй, – сказал я. Остальные молчали.
– Он в большой ограде живет, – объяснил я, исполняя ритуал ввода новичка в наш круг. – Недавно приехал.
– Да знаем уж… – хмыкнул Амирка.
– По-моему, он девчатник, – заявил совершенно лишенный такта рыжий Толька. – Ты любишь за девками ухаживать, правильно я говорю?
– Вовсе нет! – сдержанно возмутился Темчик.
– Он на них и не глядит, – заступился я.
Темчик глянул на меня чуть виновато.
– Нет, я… гляжу иногда. Там, где я раньше жил, мы часто играли вместе, мальчики и девочки. Но это ведь не ухаживание…
Речь Темчика, более отчетливая и правильная, чем у нас (да еще с московским “аканьем”) – конечно же, не настраивала в его пользу. Но дразниться никто пока не стал. Миролюбивый Валерка Сизов спросил:
– Ты в Москве, что ли, жил?
– Да…
– А зачем вы сюда приехали?
– У нас папа… сюда направлен на работу. Не совсем сюда, но близко…
– А чё, в Москве все в панамках ходят? – спросил Амирка.
– Нет, конечно. Но у меня раньше случались солнечные удары, и мама говорит, чтобы я носил, когда жарко.
Над беззащитной искренностью смеяться нечестно, и Семка лениво проговорил:
– Рыжий, закройся.
И Толька, готовый было отпустить очередное ехидство, на время “закрылся”.
Темчик опять посмотрел на меня:
– Это ведь ты – Славик? Мама просила передать деньги. И сказать спасибо.
– Пожалуйста, – вздохнул я, ощущая, как нарастает неловкость. И взял трешку.
– Ух ты, новенькая, – сунулся Семка. – Хочешь, разменяю? Два рубля бумажками и рупь мелочью.
– Зачем?
– А в чику сыграем… – И обратился вдруг к Темчику: – Будешь с нами в чику играть?
– Нет, я не буду. Спасибо…
– Он и не знает, что такое чика, – сказал Амирка.
– Нет, почему же. Я знаю. Но у меня нет денег.
– Взаймы дадим, – подначил Семка.
– Нет… Мне, наверно, попадет, если мама узнает.
– Как она узнает? – удивился Валерка Сизов. – Ее же тут нету!
