Вальтер Хартфельд - Одинокие воины. Спецподразделения вермахта против партизан. 1942—1943
Хайнц собрал своих людей. Задание было опасным, потому что партизаны оставались не на опушках, но больше всего в укрытиях, куда они скрытно перемещались. Хайнц особенно тревожился за солдат, которые двигались за егерями. Их нервозность, возбуждение представляли опасность для его группы.
К лесу продвигались медленно и в напряжении. Периодически вели пулеметный огонь, чтобы отвлечь внимание партизан на другие участки местности. По своему обыкновению, коммандос передвигались группами по три человека, расчетливо и крайне осторожно. С наступлением ночи добрались потихоньку до первых деревьев. Разведчик Вольфганг Ленгсфельд медленно полз, припоминая статью о йоге из журнала «Сигнал», из которой он вычитал, что дыхание поможет преодолеть любые неприятности. Он счел, что наступил подходящий момент для эксперимента, поскольку чувствовал тихий ужас. Он знал, что партизаны там и караулят его. Он чувствовал их всеми мышцами своего живота, тиком под глазом и болью в затылке. Прижался к сырой траве и попробовал дышать закрытым ртом. Думал, что задохнется. Сердце билось так сильно, что возникало ощущение, будто он ничего не слышит, кроме этого глухого ритмичного стука. Он вытер потные руки о гимнастерку и продолжил ползти.
Заметив русских, он вздохнул с облегчением: наконец, ожидание кончилось. Теперь он мог что-то делать.
Партизаны показались, несколько человек: вероятно, дозор. Он сымитировал — вполне прилично — крик совы и повернул назад. Через пять минут рядом с ним появился Хайнц, все егеря были созваны на встречу.
Вырисовывался вполне определенный сценарий. Запускаются осветительные ракеты, которые всякий раз вызывают огонь противника. Огневые точки засекаются, и начинается свистопляска. На этот раз все проходило так, как предполагалось. Только огонь открыли немецкие солдаты позади егерей. По ним.
Не успел Манфред пустить опознавательные ракеты, как Ха-Йот связался по радио с ближайшим постом, в его группе оказались один убитый и двое раненых.
В этот раз — только в этот — Хайнц даже не проверил наличие тел убитых партизан.
Когда вновь установилась тишина, коммандос поползли назад и вернулись в расположение немецких войск. Егеря шли молча. Хайнц шагал во главе, расстегнув куртку на голой груди и неся в руках оружие погибшего и раненых.
Когда прибыли на первый опорный пункт, один солдат захотел помочь раненому. Он получил удар прикладом. В полном молчании коммандос направились в лазарет. Наблюдать уход за ранеными поручили Манфреду. Хайнц отправился на КП комполка Линкмана, который располагался теперь в первом эшелоне. Значит, думал Хайнц, он в курсе дела. Войдя в палатку, откуда командовали операцией, оказавшись среди этих безупречных блестящих офицеров, Хайнц бросил на землю принесенное оружие. Воцарившееся молчание нарушил комполка:
— Браво, голубчик, русское оружие, полагаю?
— Вглядитесь лучше… это оружие, которым ваши солдаты убивают моих. Ну, посмотрите лучше. Это хорошее оружие, за которым отлично ухаживали.
— Лейтенант Прост, потрудитесь вести себя как следует и доложите по форме.
Хайнц огляделся и увидел вокруг себя лишенные сочувствия, смеющиеся румяные лица. Он небрежно застегнул куртку и щелкнул каблуками.
— Лейтенант Прост. Вернулся с патрульной службы. Убитый и двое раненых выстрелами… с немецкой стороны.
— Лейтенант, до нового приказа вы находитесь под арестом, — гаркнул Линкман. — Уведите его с моего КП и посадите на гауптвахту.
Через десять минут об этом узнали все коммандос. Ха-Йот немедленно связался с Хансом Фертером, а тот, в свою очередь, предупредил Клауса Штюмме.
Ночью у Хайнца было много посетителей, его снабдили сигаретами и бутылкой вина, выкраденной из запасов Линкмана. Манфред с помощью Ха-Йота успокаивал людей, особенно братьев Ленгсфельд.
Рано утром Штюмме явился на КП Линкмана, и после бурной дискуссии Хайнц был освобожден, но на него был отправлен рапорт по инстанции.
Коммандос похоронили молодого парня из Майнца, отказавшись от помощи других солдат. К участию в траурной церемонии был допущен только пастор.
Когда Линкман с обычной напыщенностью сел в бронемашину, она проехала всего три метра. Затем задний мост машины с нелепым грохотом целиком рухнул на дорогу.
Полк Линкмана теперь служил наковальней, которой следовало оставаться на своих позициях, в то время как кольцо окружения будет стягиваться. Следовательно, коммандос здесь делать было нечего.
Клаус забрал всех своих людей с собой.
На пятнадцатый день операции стало ясно, что большинству партизан удалось вырваться из ловушки. В этом районе оставили батальон пехоты, остальные войска вернулись к местам дислокации.
На обратном пути Клаус получил необычную депешу от Ханса Фертера. Его попросили подождать со своими егерями в трех километрах от городка Ревны вестового, который доставит ему очень важное письмо. Прибыв в условленное место, Клаус действительно обнаружил огромного шваба с круглой головой, беззаветно преданного Фертеру, с кратким посланием.
«Три сотрудника гестапо ожидают вашего возвращения, чтобы арестовать радиста Ха-Йота. Каково бы решение ни было вами выбрано, гарантирую свою помощь».
Клаус вызвал Хайнца, Манфреда и Гюнтера, показав им письмо. Затем попросили прийти Ха-Йота.
Маленький радист побелел как полотно.
— Я знал, что все этим кончится. Но могу вам сказать, что я никогда не занимался политикой, потому что мне на нее наплевать. Разумеется, я знал, что мой отец коммунист, но все равно не осуждал его, нет… Что теперь делать? Я подчинюсь вам, господин капитан.
— Сейчас ты закроешь свой рот и никому не будешь рассказывать эту историю. И позовешь ко мне братьев Ленгсфельд.
Четыре офицера посовещались еще немного и решили, что Клаус, Хайнц, унтер Байер и братья Ленгсфельд поедут в Ревны. Остальные егеря будут ожидать их возвращения.
Сотрудники гестапо остановились у Фертера, единственной связи коммандос. Вот почему Клаус с Хайнцем заявились именно к нему. Они засвидетельствовали свое уважение и понимание.
— Вы знаете, конечно, — сказал Клаус, — что, как командир одного из подразделений роты, я несу ответственность за жизнь и смерть моих подчиненных. Не скажете ли мне, в чем провинился мой радист?
— Вопрос простой, вы знаете. Его отец уже в концентрационном лагере, и было бы неправильно позволить сыну этого подлого коммуниста смыться.
— У вас есть против него реальные улики?
Один из гестаповцев похлопал рукой по папке и сказал насмешливо:
