Анри Труайя - Александр Дюма
Избавившись от ярма и покинув сословие судейских писцов, он мог окончательно отрясти со своих ног прах святилища старых бумаг, в котором мать слишком долго принуждала его томиться. «Великое решение было принято, – напишет он потом. – Отныне мое будущее принадлежало Парижу, и я готов был на что угодно, лишь бы поскорей уехать из провинции».[26]
Уложив вещи, он, беспечный и преисполненный надежд, вернулся в Вилле-Котре. Мари-Луиза, хотя и огорчилась, узнав о том, что он опять потерял работу, все же встретила его с пылкой радостью. Она была совершенно уверена в том, что мальчик добьется успеха. Успеха – в чем? Этого она пока не знала, просто верила в сына. Разве не течет в его жилах кровь героя?
Едва оказавшись дома, Александр тотчас принялся рыться в отцовских архивах, извлек оттуда дюжину писем от разных маршалов и, смахнув с них пыль, решил, что среди этих людей непременно найдется хотя бы один, способный добыть для сына старого товарища по оружию место на тысячу двести франков в год. Надо будет обойти их всех поочередно, главное – попасть в счастливую минуту. А обойти несложно: почти все они живут в Париже, – вот только нужны деньги на то, чтобы добраться до столицы и пробыть там достаточно времени для подготовки к осуществлению его честолюбивых намерений.
Где же взять эти деньги? С болью душевной Александр уступил своего любимого пса, Пирама, одному англичанину, который давно на него заглядывался. Мари-Луиза, со своей стороны, продала с торгов кое-какие земли, чтобы пополнить кошелек сына. После того как расплатились с долгами, у матери осталось двести пятьдесят франков на то, чтобы продолжать прилично жить в Вилле-Котре, у Александра оказалось пятьдесят франков на то, чтобы завоевать Париж…
Весной 1823 года он распрощался с мэтром Меннесоном, аббатом Грегуаром, Луизой Брезетт, несколькими менее близкими друзьями, простился с матерью, которая едва сдерживала слезы, но старалась улыбаться. Мари-Луизе казалось, будто она снова переживает минуты одного из тех мучительных расставаний, которых так много было в ее жизни – всякий раз, как муж уходил на войну. Сходив на кладбище, поклонившись могиле генерала, она вместе с сыном направилась к гостинице «Золотой Шар», где им предстояло ждать прибытия дилижанса. Около получаса они просидели друг напротив друга, она – опечаленная и встревоженная, он – охваченный радостным нетерпением. Наконец послышался стук колес. Александр и Мари-Луиза обменялись прощальным поцелуем, торопливыми обещаниями. «Ни один, ни другой из нас не видели тогда Бога, – вспомнит Дюма позже, – но, несомненно, Бог был там, и Бог улыбался».[27]
Садясь в почтовую карету, молодой человек чувствовал себя так, словно выходит на сцену. Еще немного – и он услышит аплодисменты публики…
Колымага дрогнула и тяжело стронулась с места. Его мать – маленькая фигурка, еле видная в утреннем тумане, – осталась наедине со своими воспоминаниями. А для него начинается настоящая жизнь! Главное на сегодняшний день – на все надеяться и ни о чем не жалеть.
Глава V
Перо писца и перо писателя
Верный гостинице «Старых Августинцев», Александр и на этот раз расположился здесь. Ночью спал плохо, беспокойно, ворочался с боку на бок, неотступно думая о том, что завтрашний день станет решающим в его жизни, а с рассветом вскочил и побежал к Левенам по воскресным – пустым, тихим и скучным – улицам Парижа. Нигде ни души, у магазинов закрыты ставни, люди сидят по домам и зевают – ничего не поделаешь, новые королевские указы выбора не оставили…
Однако граф де Левен, как оказалось, уже встал. Он прогуливался в своем саду и, узнав, что молодой Дюма приехал «насовсем», немедленно предложил ему приют. Этот образованный, остроумный и влюбленный в свободу человек, который вел раздел иностранной политики во «Французском Курьере» («Le Courrier Français»), был истинным воплощением своей эпохи. Зная о том, что у Александра сложности с работой, что он не может найти себе место, граф посоветовал ему поговорить с Адольфом, который в делах такого рода способен дать дельный совет. Ну и что с того, что сын еще спит, заявил он, самое время вытащить его из постели!
Едва проснувшийся Адольф и впрямь охотно взялся исполнить обязанности консультанта. Он посоветовал другу прежде всего обратиться к тем, кто находится на верхних ступеньках военной иерархии. С его одобрения Александр написал для начала маршалу Виктору – прежнему товарищу по оружию генерала Дюма и нынешнему военному министру – и попросил у него аудиенции. Для большей верности написал затем еще по письму маршалу Журдану и генералу Себастиани. Однако все три прошения пропали даром, все три попытки чего-то добиться провалились самым жалким образом. Виктор ответил, что перегружен работой и не имеет времени с ним встретиться. Журдан сделал вид, будто не верит, что проситель на самом деле сын генерала Дюма, и считает его самозванцем. Что же касается Себастиани – тот, конечно, позволил Александру войти в кабинет, но нимало посетителем не занимался, а вместо этого диктовал письма сразу четырем секретарям. Каждый раз, как генерал приближался к одному из них, чтобы произнести очередную фразу, секретарь, угодливо изогнувшись, протягивал ему золотую табакерку. Взяв понюшку табаку, тот продолжал разглагольствовать, расхаживая по кабинету и словно бы даже не замечая, что посетитель робко жмется у дверей, надеясь хоть чем-нибудь привлечь внимание великого человека.
Так ничего и не добившись, не сумев заставить себя выслушать, Александр вернулся к Адольфу, и оба друга принялись листать «Альманах двадцати пяти тысяч адресов» – своего рода справочник, содержавший сведения обо всех выдающихся людях страны. Кого выбрать из этого блестящего ряда? К кому обратиться? Александр в конце концов остановил свой выбор на генерале Вердье, который служил когда-то в Египте под началом его отца. Вердье принял юношу любезно, но откровенно объяснил, что сам не в ладах с властью, больше того – его уже отправили в отставку, и что самый верный способ чего-то добиться для человека, желающего заручиться надежной поддержкой, – обратиться к генералу Фуа, который в 1819 году сделался депутатом от Эна и до сих пор пользуется большим влиянием.
Александр принял совет к сведению и на следующий день, едва пробило десять, уже звонил у дверей человека, на которого возлагал свои последние надежды. Он позаботился о том, чтобы запастись рекомендательным письмом господина Данре, депутата от округа Вилле-Котре и друга – хотя и слегка подзабытого – его сегодняшнего собеседника. Запасливость оказалась не напрасной: прочитав письмо, генерал Фуа – человек лет пятидесяти, маленького роста, тощий, с желчным цветом и властным выражением лица – внезапно просиял и сделался на удивление благосклонным к гостю. Должно быть, рекомендации господина Данре затронули в нем какую-то чувствительную струну.
