Кирилл Евстигнеев - Крылатая гвардия
Завязалась короткая схватка. Но, видно, "сто девятые" оказались над аэродромом случайно: бой ведут осторожно, будто нехотя, и вскоре удирают.
Мы их не преследуем, а действуем точно по заданию - блокируем аэродром. И вот минут через пять-шесть из утренней дымки появляются контуры наших бомбардировщиков. Они идут группа за группой, волна за волной: впереди "петляковы", за ними - "ильюшины".
С появлением армады наших самолетов мы, облегченно вздохнув, отошли в сторону от курса их полета, чтобы случайно не попасть под свои же бомбы. После атаки первых групп бомбардировщиков аэродром окутался дымом пожаров. Ни один самолет противника не поднялся в воздух. И получилось так, что пережитое нами во время налета фашистской авиации, в день гибели нашего командира полка, повторилось сейчас в стане врага. Было радостно сознавать, что это очень ответственное задание командования мы выполнили четко, слаженно и без потерь.
Пристроившись к ведущей девятке "петляковых", мы без приключений вернулись на свой аэродром.
Первым, кого я увидел после приземления, был мой механик Шота. Рядом с ним стоял с поникшей головой заметно осунувшийся старший инженер полка Е. Л. Фраинт. Вижу, мои друзья хотят что-то высказать, но именно это "что-то" мешает откровенному разговору.
Наконец я не выдержал молчания:
- Шота, что нового?
Он подошел ко мне, зачем-то полез в карман комбинезона, порылся там ничего не нашел, потом, страдальческими глазами глянув на инженера, в сердцах попросил:
- Говорите вы, товарищ старший инженер! Я, когда волнуюсь, плохо объясняю по-русски. Чуя недоброе, я вскипел:
- Говори, Шота, не юли... Пойму с полуслова! Фраинт, переминаясь с ноги на ногу, начал издалека:
- Все мы в полку, Кирилл, знаем, как близок тебе Пантелеев. Он, Шабанов да ты - неразлучная троица... Молнией пронзила мысль:
- С Пантелеевым что-то случилось?..
- Что, командир, бивает хуже смэрти! - простодушно воскликнул Шота.
Инженер задумчиво посмотрел на механика, потом на меня и отвернулся.
- Пантелеев из-за неисправности мотора прекратил взлет и зарулил на стоянку. Техники проверили работу мотора на всех режимах - ревел как зверь... Летчик снова на старте. Но при повторном взлете та же история: в момент подъема хвоста мотор начал давать перебои. Пантелеев опять заруливает на стоянку. Самолет поставили на "козелки", приподняли в положение, при котором мотор барахлит,- горизонтальное, взлетное: двигатель работает безукоризненно на всех режимах.
Что оставалось делать летчику? Он предпринимает третью попытку взлететь несмотря на перебои в работе мотора продолжает разбег и, не набрав нужной скорости для отрыва самолета от земли, врезается в кручу оврага...
Гибель Пантелеева будет вечным укором моей совести. Я не сумел вмешаться, а должен был...
- Должен был, должен был,- машинально повторил я,- кому, что?..
Инженер осунулся за эти сутки, сник, поблек. Даже походка стала тяжелой, старческой. Вот он идет от самолета к самолету, кому-то что-то говорит, объясняет, а думает об одном и том же.
Невыразимо жаль друга! Тяжелая, невосполнимая для меня потеря, но как по-человечески горько глядеть на живого и невредимого инженера полка...
Вскоре к нам в полк прилетел командир 4-го истребительного авиационного корпуса И. Д. Подгорный. Высокий, стройный, элегантный, в безупречно выглаженной генеральской форме, он четко подошел к строю, принял рапорт командира части, поприветствовав летчиков и техников, посмотрел в небо и сказал:
- Тишина и спокойствие над вами! Но знайте: не противник жалует эту благодать. После разгрома фашистской авиации на аэродромах ему не до вас: немцы зализывают раны. Сколько потребуется для этого времени - гадать не станем. Сейчас будем награждать товарищей, принявших участие в этой операции.
Подгорный вручил орден Отечественной войны Гомолко, Гривкову, Шабанову и автору этих строк.
Уже в неофициальной беседе генерал рассказал нам, что в момент атаки Харьковского аэродрома там находилось около шестидесяти самолетов и больше половины было уничтожено. Одновременно воздушная армия нанесла удары по многим другим аэродромам противника.
На мой взгляд, наша четверка в том вылете ничего особенного не сделала, и при награждении орденами, видимо, учитывались наши боевые действия за прошедшие недели: я, например, имел на счету восемнадцать боевых вылетов, несколько воздушных боев и сбил три самолета. Да и товарищи ничуть не отставали.
Когда нас поздравляли с наградами, я чувствовал себя немного неловко, ведь к боевым отличиям каждый относится по-разному. Как и многие, я жил сегодняшним днем и получение ордена расценил как запрет на неудачное выполнение будущих заданий командования.
Не прошло и десяти дней после массированного налета нашей авиации на аэродромы врага, как немцы явились с ответным визитом. Произошло это после первомайских праздников. Правда, группа их была уже не та, что раньше: только три девятки "мессершмиттов" и две- "юнкерсов".
Бомбардировщики направились к Валуйкам, а истребители устремились на наш аэродром со стороны солнца. Группами по шесть-восемь самолетов они имитировали воздушный бой и так пытались создать ловушку для наших одиночных истребителей: пойдет какой-либо летчик на помощь своим, а попадет к врагу. Но хитрость врага была разгадана, и обмануть нас не удалось.
"Лавочкины" в небольшом количестве связали боем разрозненные группы противника, изолировав их от бомбардировщиков. Основные же наши силы громили "юнкерсов", не имеющих прикрытия.
Враг рассчитывал выйти на аэродром внезапно и отбомбиться без помех. Но план его не удался: Ла-5 барражировали в воздухе и фашистов встретили на подходе к аэродрому; а дежурные подразделения, получив предупреждение о противнике, успели вовремя взлететь и умело разобрались в обстановке.
Бой, начавшийся над аэродромом, уходил в сторону. Я взлетел с Любенюком, за нами - Гривков с Шабано-вым, потом командир третьей эскадрильи Гавриш с ведомым.
Наша четверка, перехватив девятку Ме-110, пошла в атаку - пара за парой. Следуя за Любенюком, я набросился на "сто десятого": короткая очередь, и "шмитт" резко валится на крыло. Отделившись от группы, он пошел со снижением, оставляя позади себя шлейф дыма.
Мой ведущий приказывает:
- Добей, Кирилл!
Осматриваюсь: истребителей противника не видно, и я атакую отставшего от группы "мессершмитта". Подхожу сзади: скорость у него небольшая, и сближение происходит слишком быстро. Беру фашиста в прицел. Дистанция 100... 70 метров... И тут замечаю, что сверху, чуть впереди меня, пикирует "Яковлев", явно меня не видя.
Я не успеваю отвернуть, и "крючок" концом плоскости бьет по мотору моей машины. В результате "яковлев" с отбитым крылом пролетает несколько секунд по прямой, в эти мгновения летчик успевает покинуть изуродованную машину: над его головой раскрывается белый купол парашюта. А мой "лавочкин" с перекошенным мотором, перевалившись через левое крыло, начинает падать. Тряска ужасная: рябит в глазах, приборная доска и радиостанция падают на колени, на пол кабины. Да еще пушки непроизвольно заработали. Я успеваю сообразить, что надо поставить их на предохранители, и стрельба прекращается.
