Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт
Это удачно сбросил бомбы самолет, шедший впереди нас. [63]
За несколько секунд до бомбометания три луча прожекторов захватили наш самолет, и зенитная артиллерия сразу сосредоточила на нем весь свой огонь. Щурясь от яркого света, я впиваюсь взглядом в приборы, пытаюсь точно выдержать боевой курс. Краем глаза замечаю небольшое пространство, озаряемое ослепительным светом, и сразу за ним — бездонную черную пропасть, наполненную багровыми взрывами зенитных снарядов. Разрывы все ближе и ближе. Уже слышно, как осколки градом бьют по СБ, и он слегка вздрагивает, покачиваясь от упругих ударов взрывных волн.
— Бомбы сброшены, — доложил штурман. — Пройдем еще немного боевым курсом, я посмотрю на результаты... Держи пока так... Командир! Есть и наше прямое попадание!..
Круто развернувшись налево, мы со снижением стали уходить от цели. Вокруг густо рвались снаряды. Один крупнокалиберный разорвался между кабиной штурмана и левым мотором.
— Вот черт! — выругался Усачев и скрежетнул зубами.
— Что случилось? — ослепленный и слегка контуженный, спросил я.
— Задело плечо, кровь бежит по руке, — глухо ответил штурман.
— Сними комбинезон, рубашку и займись перевязкой... Эй, Трифонов, а что у тебя? Жив?
— Царапнуло по голове, командир. Сочится кровь.
— Держитесь, друзья! Вывезу вас куда следует, — подбодрил я товарищей.
Выведя самолет на курс следования к своему аэродрому, я стал оглядывать приборы. Бросилось в глаза резкое повышение температуры воды и масла в левом моторе. Через минуту температура в неисправном моторе поднялась до критической. Под капотом левого мотора появилось небольшое пламя. Мороз пробежал между лопаток: в довершение бед перегрелся и слабо тянул правый мотор. Самолет стал быстро терять высоту. «Только бы перетянуть линию фронта», — мелькало в мозгу. Удержать машину в горизонтальном полете не было никакой возможности. Фактически мы уже падали на полыхавшие внизу пожары.
— Командир, пролетели линию фронта. Под нами Северский Донец, — тихо сообщил Усачев.
Я включил фары. Земля, освещенная двумя узкими полосами света, быстро приближалась к нам. Плавным, продолжительным движением подобрал штурвал на себя, и [64] самолет, послушно пролетев над самой землей, опустился на фюзеляж. Полет был окончен, но огонь к этому времени уже охватил весь левый мотор. Отбросив колпак, я выскочил из кабины и стал забрасывать пламя землей. Через минуту штурман и радист тоже подключились к тушению пожара.
Недалеко, на правом берегу Северского Донца, шел бой. Временами оттуда долетали снаряды и мины, которые разрывались вблизи самолета на дороге.
Утром мы обнаружили, что самолет наш лежит, как огромная уставшая птица, на самой макушке большого скифского кургана с пологими скатами. Впереди внизу — большая деревня, с левой стороны — дорога, по которой двигались наши отходящие войска.
— Куда же нас занесло! — засмеялся Трифонов. — Отсюда на десятки километров видно во все стороны.
К нам на курган поднялся капитан инженерных войск с солдатом. Познакомились. Он с любопытством обошел ма» шину, рассматривая дыры на фюзеляже и крыльях.
— Как же с ней быть? — спросил у меня инженер. — Уничтожать жалко. Если покажете, где узлы разъема отдельных частей, мы разберем ваш СБ и увезем в тыл. Это входит в наши обязанности.
К середине дня части разобранного самолета были отправлены в тыл. На одном из грузовиков разместились крылья и хвостовое оперение. Фюзеляж с моторами катил на собственном шасси, закрепленный хвостовой частью на другом грузовике. На этих же машинах ехали и мы.
Из разговоров с командирами и бойцами узнали о положении на фронте. Известия были невеселые, и мы мечтали побыстрее добраться в свою часть. Наконец — аэродром, откуда мы вылетели бомбить железнодорожный мост. Но нашего полка здесь не оказалось.
Пока кружили по фронтовым дорогам, нас перестали ждать в полку. Экипаж, который бомбил мост вслед за нами, уверенно заявил, что наш самолет взорвался в воздухе. Это означало, что летчик, штурман и стрелок-радист погибли, и товарищи очень переживали за нас.
Наше прибытие вызвало радостное оживление в полку. Майор Головин, руководивший полетами, долго обнимал меня. А уже на другой день я снова сел за штурвал, И опять потянулись похожие друг на друга боевые будни: зарева пожаров, разрывы зенитных снарядов, перестрелки с ночными истребителями, посадки в степи на подбитых машинах... [65]
Враг продолжал оказывать сильное давление на советские войска. Авиация делала все возможное, чтобы ослабить натиск гитлеровцев и дать возможность нашим частям и соединениям совершить маневр, осуществить перегруппировку сил или отойти на следующий рубеж обороны. Летать приходилось почти без передышки, днем и ночью, порой не доедая и не досыпая.
Я как-то спросил адъютанта эскадрильи Ковалева, сколько у нашего экипажа вылетов за последнее время.
— Сейчас посмотрим, — охотно откликнулся он и стал листать летную книжку. — С 12 мая и по сегодняшний день, 27 июня... 66 боевых вылетов... Экипаж был трижды подбит зенитной артиллерией. Один раз совершил посадку на горящем самолете в поле.
— По-моему, достаточно, — усмехнулся я.
— Вполне достаточно, — согласно закивал адъютант. — Иному человеку на всю жизнь хватило бы этого...
Нагрузка оказалась такой громадной, что даже я, несмотря на спартанскую закалку, начал сдавать: осунулся, постарел, стал ниже ростом. «Подтоптался немножко», — вяло отшучивался я от подтрунивавших по этому поводу товарищей... Вот и сегодня, собираясь на очередные полеты, я чувствовал неприятную нервную усталость. Болела и слегка кружилась голова. Через силу встряхнувшись, я нарочито бодрым голосом предложил Ковалеву:
— А что, адъютант, слетаем вместе на задание?
— Я готов, товарищ командир, и полечу с удовольствием, — охотно отозвался Ковалев.
— Ну тогда пусть Усачев и Трифонов отдохнут, а ты подбери хорошего стрелка-радиста — да в путь.
К вечеру небо закрыли тучи, пошел моросящий дождь. Лететь пришлось, несмотря на низкую облачность и дождь...
К концу июня немецко-фашистское командование, перегруппировав войска и подтянув резервы, бросило свои полчища в новое наступление на широком фронте — от Курска до Ростова. Советская авиация вынуждена была перебазироваться восточнее реки Дон.
* * *
Перелетев через Дон, наш полк разместился на полевой площадке в районе Верхний Мамон. Здесь мы получили недолгую передышку.
Утром, после завтрака, ко мне подошли лейтенанты Бочин и Панченко. [66]
