Валентин Лесков - Сталин и заговор Тухачевского
Столь удивительный отказ Ворошилову относительно жены Кулик дает будучи командиром и комиссаром стрелкового корпуса РККА! Неслыханное дело! Просто беспрецедентное! Возможно ли подобное в России?! И куда только делись обычные послушание и чинопочитание?!
Есть только одно разумное объяснение: эта дама работала в советской контрразведке, подчиняясь Ягоде и Артузову.
Жил Кулик по Большому Ржевскому переулку, устроив себе, когда высоко поднялся, роскошную квартиру, имея соседом самого Гамарника.
Подозрительные моменты, связанные с этим вторым браком, дополнились позже еще одной неаппетитной историей: муж сестры Киры, художник Храпковский, по просьбе жены Кулика получил возможность отправиться на Финский фронт — будто бы с той целью, чтобы живописать героев, штурмовавших линию Маннергейма (1939). Но там был пойман контрразведкой как вражеский лазутчик!
Дело дошло до Сталина, и по его приказу Берия велел тайно арестовать жену Кулика. История с арестом и последующим исчезновением жены Кулика выглядит крайне подозрительной. Об этом говорит уже одна маленькая реплика. Бывший заместитель начальника 1-го отдела по охране НКВД Гульст В.Н. через много лет, уже на процессе Берии, показал:
«В 1940 году меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос: знаю ли я жену Кулика? На мой утвердительный ответ Берия заявил: „Кишки выну, кожу сдеру, язык отрежу, если кому-то скажешь то, о чем услышишь!“ Затем Берия сказал: «Надо украсть (!) жену Кулика, в помощь даю Церетели и Влодзимирского (сотрудники НКВД. — В.Л.), но надо украсть так, чтобы она была одна». Каково?! И это при «тиране» Сталине!
Две недели четыре чекиста сидели в засаде, а близкий соратник Берии Меркулов В.Н., руководивший операцией, каждую ночь приезжал лично проверить засаду и ругался, так как жена Кулика две недели не выходила из дома, несомненно предупрежденная мужем о возможном аресте.
Через две недели, однако, она не выдержала, вышла из дома, была схвачена и доставлена на Лубянку для допросов (5 мая 1940 г.). Следует отметить, что ордера на арест жены Кулика не было. Берия лично допрашивал арестованную, а Меркулов вел запись протоколов. Никаких показаний о своей шпионской деятельности арестованная не дала, и Берия распорядился отправить ее «для вразумления» в секретную Сухановскую тюрьму. Через какое-то время арестованная дала все-таки показания, и Берия лично завербовал ее в качестве секретного агента, хотя, согласно установленным порядкам, запрещалось вербовать секретных сотрудников среди высшей номенклатуры и членов их семей.
Дальнейшая судьба Киры Ивановны Симонич находится под большим вопросом. Согласно поздним показаниям, по высочайшему приказу Кулик-Симонич была доставлена из Сухановской тюрьмы на Лубянку и там тайно расстреляна. Поразительно то, что протоколы допросов ее были сразу уничтожены и никаких бумаг с ее фамилией в архивах НКВД не осталось. Исключение составила одна бумажка «О всесоюзном розыске» без вести пропавшей жены маршала. Что за страшные и уникальные тайны связаны со второй женой маршала, что она и ныне засекречена как личность?!
Высказывалось, правда, предположение, что будто бы Сталин сам находился с ней в интимных отношениях и устранил ее для того, чтобы это дело не разгласилось. Предположения подобного рода, конечно, выглядят крайне сомнительно и смехотворно. Красивых женщин, связь с которыми приписывают Сталину, было немало, но никого из них он почему-то к смертной казни не приговаривал. Почему же для Киры Симонич сделали столь «странное» исключение?! Тут явно что-то не то!
Столь замечательные качества, которыми она обладала по части ума, привлекательности и умению воздействовать на мужчин (да еще при том, что она из семьи одного из начальников царской контрразведки!), делало ее незаменимым агентом высшей квалификации в сфере советской разведки на Западе, особенно в кругах белогвардейцев. Так что можно высказать предположение весьма основательное: все данные о ее смерти являются насквозь фальшивыми; на самом деле, сменив фамилию, имя и отчество, она работала в Германии и во Франции как минимум по личным заданиям Берии, отчитываясь только перед ним.
Относительно того, как она кончила свою жизнь на деле, возможны разные варианты: можно было погибнуть в качестве «английской» или «французской» шпионки (случайно ли Берию обвиняли в том, что он был «тайным английским агентом»); а можно было при удаче и умной тактике избежать судьбы генерала Судоплатова, отсидевшего в лагерях много лет, и кончить жизнь почетным пенсионером своего ведомства. Судьба этой женщины, столь необычная, безусловно нуждается в специальной научной разработке и выпуске особого сборника документов, без которого все «воспоминания» не внушают большого доверия.
Видимо, для спасения подмоченной репутации в разных одиозных историях Кулика отправили в Испанию. Пробыв там короткое время, в мае 1937 г. он вернулся домой человеком неузнаваемым: по воспоминаниям разных лиц, человеком самоуверенным и жестоким.
В «деле Тухачевского» он, естественно, выступал против него и его соратников. О своих отношениях с Гамарником, своим соседом по дому, на заседании Военного совета при наркоме обороны (1-4. 06. 1937) сказал: «Кулик. Я к Гамарнику никогда не ходил. Вот тогда, когда вызывали Говорухина, так они хотели представить дело. Я выпил вино и пригласил женщину, так они хотели меня скомпрометировать. (Смех.) Не в том смысле. Они говорили, что я бездарный человек. Ну что там какой-то унтеришка, фейерверк. Уборевич так меня и называл «фейерверком». А вождь украинский Якир никогда руки не подавал. Когда Белов проводил в прошлом году учения осенью, как они избегались все, чтобы скомпрометировать это учение.
Я ошибся в Горбачеве, он играл провокаторскую роль в военном отношении, бездарный Корк — вообще дурак в военном деле.
Голос с места. Положим, он не дурак.
Кулик. Нет, Корк в военном деле безграмотный человек. Техники не знает.
Буденный. Он только вопросы умел задавать.
Кулик. Начальник штаба Московского округа Степанков — сволочь, первая сволочь — Гамарник».
Несколько позже, в своей автобиографии от 5 января 1939 г. Кулик многозначительно писал:
«В 1937 году за особые заслуги по выполнению задания правительства награжден орденом Ленина». (Военно-исторический журнал, 1990, № 3, с. 20.)
Что имел он в виду? Военную командировку в Испанию? Но почему не сказал прямо? Ведь автобиография писалась для отдела кадров Наркомата обороны, не для газеты. Тут нечего было бояться «разглашения».
