Павел Фокин - Бунин без глянца
Серж Лифарь. Из письма А. К. Бабореко. 6 февраля 1974 г.:
Язык его был как лезвие бритвы. Большей частью ядовитое, когда он не щадил никого [5, 141].
Георгий Викторович Адамович:
Меня смущал и стеснял его иронический тон в беседах, правда, добродушный. Бунин подтрунивал «над всеми вами, декадентами» и вдруг пристально смотрел в глаза, когда говорил что-нибудь, по его мнению, существенное, важное, будто проверяя: понял, одобрил или ничего не понял и потому заранее отвергает? Спорить он не любил, споры быстро прекращал… [3, 113]
Ирина Владимировна Одоевцева:
Возражений он не переносил. Он привык к тому, что все благоговейно слушают его, не решаясь прервать.
Как-то на другом обеде, когда Бунин был на редкость в ударе и без устали рассказывал о дореволюционной жизни Москвы и о Художественном театре, — один из гостей вдруг прервал его:
— Позвольте, Иван Алексеевич, а по моему мнению…
Бунин через плечо окинул его уничтожающим взглядом и с нескрываемым изумлением почти пропел:
— По вашему мнению, — растягивая и подчеркивая «вашему». — Скажите, пожалуйста… — будто не допуская возможности своего мнения у человека, осмелившегося прервать его.
Тот настолько смутился, что, багрово покраснев, уже не в силах был высказать «своего мнения», а Бунин, брезгливо усмехнувшись и пожав плечами, продолжал, как ни в чем не бывало, свой рассказ, не отдавая себе отчета, что он смертельно обидел человека [37, 232–233].
Георгий Викторович Адамович:
Не уверен, что правильно было бы назвать его блестящим собеседником, златоустом, по-французски «козэром», кем-то вроде Анатоля Франса. ‹…› Ораторских способностей у Бунина не было никаких, в противоположность Мережковскому… ‹…› Бунин вовсе не был красноречив. Но когда он бывал в «ударе», был более или менее здоров, когда вокруг были друзья, его юмористические воспоминания, наблюдения, замечания, подражания, шутки, сравнения превращались в подлинный словесный фейерверк. Он был не менее талантлив в устных рассказах, чем в писаниях… [3, 113]
Вера Николаевна Муромцева-Бунина:
Ему нужно и интересно было вести разговоры только о том, что в данное время его занимает [35, 456].
Нина Николаевна Берберова:
Трудно общаться с человеком, когда слишком есть много запретных тем, которых нельзя касаться. С Буниным нельзя было говорить о символистах, о его собственных стихах, о русской политике, о смерти, о современном искусстве, о романах Набокова… всего не перечесть. Символистов он «стирал в порошок»; к собственным стихам относился ревниво и не позволял суждений о них ‹…› смерти он боялся, злился, что она есть; искусства и музыки не понимал вовсе; имя Набокова приводило его в ярость. Поэтому очень часто разговор был мелкий, вертелся вокруг общих знакомых, бытовых интересов. Только очень редко, особенно после бутылки вина, Бунин «распускался», его прекрасное лицо одушевлялось лирической мыслью, крупные, сильные руки дополняли облик, и речь его лилась — о себе самом, конечно, но о себе самом не мелком, злобном, ревнивом и чванном человеке, а о большом писателе, не нашедшем себе настоящего места в своем времени [10, 300–301].
Георгий Викторович Адамович:
В беседе с глазу на глаз он держался гораздо более сдержанно. Ему нужна была аудитория, хотя бы самая маленькая, в два-три человека, и тогда он расцветал, тогда бывал неутомим и, казалось, сам наслаждался портретами и карикатурами, которые рисовал [3, 116].
Рассказчик
Ирина Владимировна Одоевцева:
Он все видел как-то по-своему и находил для всего новые, неожиданные сравнения и определения [37, 231].
Марк Алданов:
Бунин всегда говорил превосходно. Искусство рассказчика у него дополнялось даром имитатора. Когда он бывал в ударе, просто нельзя было не заслушаться [4].
Николай Яковлевич Рощин:
Неуловимое изменение в чертах сухого красивого лица… Жест непередаваемый, но точный, незаметный излом походки, голоса — и перед вами сторож у шалаша караулки, сельский дьячок, армейский офицер, мещанин-прасол, пастух, декадентская поэтесса, мужик, гробовщик. Странно, непостижимо… [32, 438]
Нина Николаевна Берберова:
Как я любила его стиль в разговоре, напоминавший героя «Села Степанчикова», Фому Фомича Опискина: «называйте меня просто ваше превосходительство», и его крепкое рукопожатие, разговоры о «дворянских родинках» и «дворянских ушах» и вообще обо всем «дворянском» — я такого, конечно, не слыхала никогда даже от дедушки Караулова! Здесь было что-то древнее, феодальное, а ему вместе с тем всегда хотелось быть с молодыми, быть самому молодым. Как я любила его рассказы (взятые готовыми из старых повестей) о собаках — муругих, брудастых, которые опсовели, которые заложились, полвопегие, подуздые; о трактирах на главной орловской улице — поди, проверь их, вероятно, половина выдумана вот сейчас, на месте, а все вместе — чудо как хорошо! [10, 292]
Ирина Владимировна Одоевцева:
Он, как никто, умел заставлять слушающего переживать вместе с ним все его чувства и мысли, видеть его глазами, слышать его ушами. Он делился со слушателем своей радостью, своим горем, делал его участником своей жизни, до такой степени приобщая его к своим переживаниям, что тому часто казалось, что дело идет о нем самом, а не о Бунине. Граница, отделяющая Бунина от его слушателя, как бы исчезала.
— Это какая-то магия, гипноз, — рассказывал мне один очень нервный и впечатлительный поклонник Бунина. — Я просто боюсь его. Мы как-то ехали с ним в поезде, одни в купе. Бунин был очень взволнован, жаловался на свою судьбу. А я слушал и все с ним вместе переживал. И так же, как он, волновался. И вдруг он говорит — рука затекла, болит. И я чувствую, что и у меня болит рука — его рука у меня болит, понимаете? Я встал, вышел в коридор. Так всю дорогу и простоял. Мне страшно было. Я будто потерял себя… [37, 249]
Александр Васильевич Бахрах:
И еще: часто он говорил одному одно, а другому другое — о том же самом, смотря по настроению [8, 23].
Острослов
Иван Алексеевич Бунин:
Род наш значится в шестой книге. А гуляя как-то по Одессе, я наткнулся на вывеску «Пекарня Сруля Бунина». Каково! [8, 97]
Георгий Викторович Адамович:
Некий молодой писатель, из «принципиально передовых и левых», выпустил книгу рассказов, послал ее Бунину — и при встрече справился, прочел ли ее Иван Алексеевич и каково его о ней мнение.
