Анатолий Куликов - Тяжелые звезды
Но повторяю, это случалось лишь тогда, когда действия людей шли вразрез с интересами государственной службы. Впоследствии многие из них поняли обоснованность моих решений и признали их справедливость. Настоящие товарищи и друзья переступили через обиду, и мы продолжаем общаться.
Наверное, любая служба или работа не будут в тягость, если отношения между людьми строятся на принципах правды. Если, в свою очередь, что-то не смогу сделать я сам, обязательно предупрежу: «Извини, мне это не по силам…» Но это тогда, когда просьбы выходят за рамки службы или касаются чего-то такого, что я не умею или не знаю. Но и взамен я требую от собеседника, от товарища такой же искренней прямоты. Вовремя не сделал, что-то прошляпил — так и скажи… Это, конечно, не означает, что изо дня в день я буду принимать к сведению доклады о его профессиональной или человеческой несостоятельности, но во всяком случае так честнее. Становится ясно: с этим человеком надо либо прощаться, либо приучать к порядку. В любом случае мое мнение о себе он знать должен. Считаю так: если я не высказался напрямик, это означает, что я обманываю этого человека.
Учиться разумной и обоснованной жесткости пришлось сразу же, как только я начал приобретать командирский опыт. Например, я объявил выговор своему замполиту, лейтенанту Николаю Николаеву за неоднократный срыв запланированных мероприятий. И хотя заместитель командира роты по политической части — лицо подчиненное, многие офицеры знают, что не всякий командир роты отважился бы строго спросить со своего политрука, особенно в то время. У политработников были в руках свои властные рычаги — и обида могла дорого мне обойтись.
В поселке Южном под Волгодонском, где располагался штаб отдельного батальона 54-й Ростовской дивизии внутренних войск МВД СССР, в качестве командира мне пришлось утверждаться без всяких раскачек. По меркам военной службы некоторым своим сослуживцам я мог бы показаться счастливчиком: ведь я был назначен «на батальон» в неполные 28 лет, к тому же без опыта службы на должности заместителя командира батальона или начальника штаба батальона. Случай, действительно, неординарный, но вполне объяснимый, если учесть мой «красный» диплом и обстоятельства времени, когда на смену опытным комбатам-фронтовикам уже спешила обученная офицерская молодежь с академическими значками на мундирах. Свою роль в этом назначении сыграло и то, что я вернулся в свою дивизию, где меня хорошо знали. Хотя без труда мог бы вместо отдаленного поселка Южный запроситься на «паркетную» службу в столичные и большие города.
Южный был не самым уютным для жизни и службы местом. Штаб батальона от штаба полка отделяли 230 километров, а это само по себе предопределяет весьма высокую самостоятельность комбата. В его ведении находится абсолютно все, включая заготовку овощей для солдатского котла и взаимоотношения с местной властью. И самое главное — боевая служба своих солдат и офицеров. Подчеркиваю — боевая. Подчеркиваю — каждый день с оружием в руках.
Почти сразу же после того, как я принял батальон, мне пришлось познакомиться с весьма странной жизненной позицией своего заместителя по политической части, в то время заочно учившегося в Военно-политической академии имени В.И. Ленина.
Не стану называть его фамилию. Он и сегодня жив-здоров, хотя уже и не служит.
Так вот он напрямик высказал свое жизненное кредо, заключавшееся в том, что офицер, окончивший академию, может дальше как бы и не работать. Дескать, академический ромбик, словно поплавок, будет все время держать его на поверхности. Я отнесся к такой точке зрения скептически. Спросил замполита: «Получается, что ты становишься вроде как почетным офицером и больше ничего делать не надо?»
Жизнь доказала, что человек с такими настроениями очень быстро перестает реалистично оценивать себя и свое место в строю.
Вскоре мне пришлось выехать на сборы в Ростов-на-Дону. На обратном пути мы с начальником штаба батальона приехали в штаб своего полка, чтобы после решения служебных вопросов отправиться домой на своей батальонной машине. Вроде бы должна она подойти с минуты на минуту. Стоим, мерзнем, а «уазика» нет. В конце концов за нами пришел грузовик. Я спросил: «Что случилось?» Водитель ответил: «Так ведь на командирской машине замполит уехал на охоту».
На следующий день в брезентовом тенте «уазика» я увидел аккуратную дырку — след от случайного выстрела. Замполит и не думал отпираться: «Да, на охоту… Да, случайный выстрел…» Вот только на мой вопрос: «Кто вам разрешил туда ездить?», ответил так, как думал: «Ну я же оставался за комбата. Почему я у кого-то должен спрашивать разрешение?»
Пришлось этого офицера поставить на место. Мгновенно принял решение: «Чтобы вам в будущем было понятно, у кого вы должны спрашивать разрешение — я объявляю вам выговор!» С этим выговором от так и ходил восемь месяцев, пока я не снял его в преддверии своего перевода в Астрахань на должность начальника штаба 615-го полка, который также входил в состав нашей 54-й Ростовской дивизии ВВ МВД СССР.
В астраханском полку, которым в ту пору командовал Саламгерий Касполатович Царахов, будущий генерал-майор и начальник Саратовского высшего военного командного училища внутренних войск им. Дзержинского, мои новые сослуживцы тоже поначалу отнеслись к моему назначению с некоторой долей скептицизма: всего лишь капитан, а уже начальник штаба полка… Тем более, что командовать мне пришлось офицерами, которые были старше меня и по возрасту, и по званию: старший помощник начальника штаба — подполковник, помощники — майоры. Но, как оказалось впоследствии, это был чрезвычайно дружный офицерский коллектив, который после обычной притирки человека к человеку, хорошо принял меня и работал чрезвычайно эффективно.
О профессионализме командования этого полка можно судить хотя бы по тому, что мой тогдашний заместитель Михаил Лабунец впоследствии станет генерал-полковником, командующим войсками Северо-Кавказского округа ВВ МВД России, а заместитель начальника политотдела полка Анатолий Пониделко — генерал-лейтенантом, начальником ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Я был искренне рад, что мои однокашники по училищу за это время возмужали и стали высококлассными специалистами. С ними было легко работать, и мы понимали друг друга с полуслова. Вскоре на моих погонах появилась майорская звезда. Но далеко не сразу — опыт управления штабом полка, в котором в то время служило чуть более тысячи человек.
Не мне давать оценку собственной работе, однако уже через два года, в начале июня 1977 года, я был назначен на должность командира 626-го Могилевского полка внутренних войск. Думаю, командование внутренними войсками семь раз подумало, прежде чем назначить довольно-таки молодого человека, майора, на эту должность, но лично для меня самым важным достоинством моего нового положения являлось то, что я вновь должен был начинать службу как бы с чистого листа. Полк только формировался на базе батальона Барановичского полка, и теперь предстояло сделать из него полноценную боеспособную часть — с казармами и учебными городками, с работоспособным коллективом управления полка, со своим Боевым Знаменем.
