Олег Дивов - Оружие Возмездия
– У меня нормальные волосы.
– Тебе не положено.
– Слушай, мне и так до хрена не положено.
– Москва, не выпендривайся. Сегодня ты обрастешь, завтра Кузнечик твой обрастет… Думаешь, если вы такие здоровые лбы вымахали, мы вас не уроем? Тебя просто не мудохали по-настоящему, так, чтобы кровью ссал. С тобой по-человечески обращаются, ты это ценить должен.
– Ни хрена себе по-человечески… Коля, в ББМ дышать нечем. Молодые на положении рабов. Из личных вещей одна зубная щетка, да и то не у всех. Боятся зайти в казарму – там ведь каждую секунду кого-то бьют… С чего ты взял, что я выпендриваюсь? Я круглые сутки молчу. У меня один вопрос: вам самим-то не противно? Не стыдно?
– Москва, – сказал Верчич проникновенно, – если вас не пинать каждую секунду, вы не будете работать, и ББМ развалится. Это закон. Это армия. Тут никто добровольно ничего делать не станет. И ты не представляешь, что творили с нами. Вон, Вася еще застал наших дедов. Это была вообще жопа.
– Да, это жопа была, – вспомнил Голиней и передернулся.
– Постригись, – сказал Верчич. – А то пожалеешь.
– Эй! – позвал капитан Масякин. – Кончай перекур.
Мы пошли к миномету.
– Пойми, Москва, – сказал Голиней тихонько, – тебя никто не поддержит. Ты хороший парень, ну не лезь против правил. Из-за тебя и остальным молодым достанется.
– Знаю. Я все знаю, Вася. Я же не слепой. Но от этого не легче.
– Вот и не выпендривайся. Будет только хуже.
Я, конечно, не подстригся. Стало не хуже, а вообще жопа. Где-то через сутки. А пока мы полезли на миномет.
На броне я сразу успокоился. Мне нравилась эта железяка.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ББМ
Сначала нашу партию молодых сержантов занесло в Малиновку, что под городом Чугуевым. Сюда за нами должны были явиться «покупатели». Нам сразу объяснили: это та самая Малиновка, про которую фильм «Свадьба в Малиновке». Меня эта комедия никогда не впечатляла, и малиновская часть не впечатлила тоже.
Перебросившись с местными парой слов, я узнал, что служба тут состоит в основном из хозяйственных работ, дедовщина терпимая, кормят хорошо, а неподалеку продают отличный самогон.
– Не служба, а сплошная барза, – сказали мне. – Хотя скучновато, честно говоря.
– Барза? – переспросил я.
– «На барзу попал» это значит: все хорошо, – объяснили местные. – А ты с Москвы? С самой Москвы? Так у тебя и земляки тут есть.
Земляки – не главное, подумал я, ключевое слово: «скучновато». Если им скучновато, мне будет в самый раз. Одно плохо, здесь почти не работают на технике. Это обидно. А нужна мне техника? Позарез нужна? Малиновка так Малиновка. Я тут уже принюхался. Вроде бы ничего особенного, но можно жить. С одним условием. Раз они тут в глаза не видят боевой учебы – нет смысла служить в батарее. Надо пристроиться в штаб. Буду там, по завету Тяглова, ночами писать страшную книгу. Непременно выведу зампотыла проходным отрицательным героем.
– Прячь бычки, начПО идет.
– Где начПО? – встрепенулся я.
– Да вон. Он с курением борется. А так ничего дядька, простой.
Я рванул наперерез высокому подполковнику и спросил, нет ли нужды в специалисте редкой военной профессии.
– Что еще за профессия?
– Командир пишущей машинки.
– Где работал?
– Политотдел Мулинской учебки.
– Понял, – сказал начПО. – Где твоя партия? Стой там, я за тобой приду через полчаса.
– То есть…
– Да, ты уже служишь здесь. Поздравляю.
Все оказалось не просто, а очень просто. Я вернулся к своим, закурил и решил пока ребят не радовать тем, что дальше они двигаются без меня.
Тут появился моложавый и веселый капитан в лихо заломленной фуражке.
– Мужики, – сказал он. – На фига вам киснуть в этой Малиновке? Вы здесь миномета даже издали не увидите. А мы регулярно на технике работаем. И ездим стрелять на полигон. Рванули к нам в Белую Церковь! От Киева восемьдесят километров. Город чудесный, наша часть стоит на окраине. Кормежка отличная. А главное, сама часть особенная.
– Чем же? – спросили капитана.
– Кадрированная бригада прямого окружного подчинения. Всего сто пятьдесят человек. Разворачиваемся только по войне.
У нас тут же в мозгах дружно щелкнуло: чем меньше часть, тем меньше дедовщина. Армейский стереотип.
– Небольшой дружный коллектив, – заявил капитан, будто подслушав наши мысли. – В дивизионе меньше тридцати солдат и сержантов. Батарея – шестеро. На шестерых – свой комбат, представляете? Я сам комбат.
Память моя не сохранила фамилию этого телепата, он нас отвез в ББМ и вскоре оттуда перевелся. Попался бы он мне через месяц за забором, я бы ему… Да ничего особенного, просто в глаза бы посмотрел.
– Поедем в Бригаду Большой Мощности!
Название части нас доконало. Работать на технике! Ездить стрелять на полигон! Жить на окраине города. Сто пятьдесят человек! У шестерых свой офицер! И тем не менее – стрелять! Мечта артиллериста.
АбрБМ, вот как это называется. Артиллерийская бригада большой мощности: два пушечных дивизиона, два минометных. Ну и пускай кадрированная, лишь бы боевая учеба, а не заборостроительство.
Я подхватил вещмешок. Прощай, Малиновка. Не повезло тебе.
Малиновского начПО я потом видел на зимнем полигоне. У подполковника был кунг-прицеп размером с троллейбус, но сам начПО и его люди носили шинели. Самоходчику это говорит многое, если не всё. Самоходчик в шинели вне зимней квартиры – не бывает. А я уже стал к тому дню самоходчиком до мозга костей, до опупения и изумления от себя самого. И порадовался, что не остался в Малиновке.
Я до сих пор в душе самоходчик. Боюсь, это не лечится…
Первое, что мы увидели, ступив на территорию Бригады Большой Мощности – непролазная грязь, развороченная глина, посреди которой стояла кольцевая скамья курилки. В курилке сидели люди в тельняшках и с головами, бритыми до блеска. Рожи у людей были широченные и страшенные.
Это были старшина четвертого дивизиона Шура Андрецов и его водитель Котарев. Обрились деды на «стодневку».
– Ага! – заорал Андрецов, углядев нас. – Дивись, Котяра! Пушечное мясо приехало, трам-тарарам!
Котарев дико захохотал.
Мы немного призадумались.
Нас подвели к высокой казарме старинной постройки (как потом оказалось, дореволюционной). Откуда-то сверху раздалось: пух-пух-пух! Очередь из «Калашникова» 5, 45, примерно в три патрона.
Мы задумались еще крепче.
В казарме было довольно уютно, тут люди жили, а не кантовались, в отличие от учебки. Но я сразу заметил, какими глазами на нас смотрят. Либо жадно-внимательными, либо испуганно-забитыми. И я навскидку, с первого взгляда, мог бы отличить старослужащего от молодого. По одним глазам.
