Алексей Дживелегов - Данте
Эти настойчивые выступления, «миротворца» до такой степени обозлили пополанов, что однажды, когда кардинал стоял у окна архиепископского дома, где он жил, один из пополанов пустил в него стрелу из арбалета. Она не попала в него и воткнулась в оконную притолоку. И была очень красноречивым свидетельством того, как флорентийские граждане относились к папе и к его маклеру во Флоренции.
15 августа коллегия, к которой принадлежал Данте, кончила свой срок. Одним из ее последних актов, по-видимому, было постановление об амнистии высланным в Сарцану вождям «белых», в числе которых был теперь уже смертельно больной Гвидо Кавальканти. Они вернулись во второй половине июля.
Кардинал обратился к новой коллегии — уже в третий раз — с требованием отменить приговор против Симоне Герарди с товарищами и снова получил отказ. Тогда, — ибо папа настаивал на решительных мерах, — он отлучил от церкви подесту, капитано, приоров, гонфалоньера, членов всех советов, некоторых отдельных граждан и, облегчив душу столь богоугодным делом, покинул Флоренцию (конец сентября 1300).
Для Данте наступил момент, когда он, не стесняемый уже официальным положением, обязывающим к выдержке, мог отдаться политической деятельности.
7Бонифаций находился на верху своего могущества. Он только что объявил 1300 год первым юбилейным годом, anno santo. Значение его было двоякое. Для масс «святой год» означал, что всякий, побывавший в этом году в Риме, механически получал отпущение грехов. Для папской казны и папских банкиров он означал огромный прилив пилигримов и поступление колоссальных денежных сумм. Церковная агитация и коммерция шли об руку и ведущим стимулом была коммерческая выгода. Отношения с империей, где шли смуты, были спокойные, с Францией — удовлетворительные. Надутый гордыней, папа становился все более непреклонным в своей итальянской политике. Ее направляли не интересы церкви, а семейные интересы. Подчинение Флоренции было первым пунктом этой династической программы рода Гаэтани. Отлучение головки «белых» — первым шагом на пути практического осуществления этого первого пункта.
Положение «белых» и особенно лидеров партии, Черки, было трудное. Они не могли склониться перед папской волею, потому что это немедленно привело бы к разрыву с пополанской массой. Но они не могли идти со всей решительностью против папы, потому что интердикт мог подкосить все благосостояние крупной буржуазии. Ведь следствием интердикта, если он был наложен на весь город, было то, что все граждане этого города оказывались вне закона. Все верующие христиане получали право безнаказанно ограбить и убить любого жителя этого города. Все сделки, заключенные с ними, после интердикта теряли силу: должники могли им не платить, те, у кого были на комиссии их товары, могли их не возвращать, государи, на чьих территориях оказывались их товары, могли их конфисковать и т. д. Если отлучение падало на отдельных людей, действию его подвергались только они. Поэтому политика Черки была полна нерешительности и колебаний. Не уступать, но и не переть на рожон, а вести дипломатическую игру и избегать решительных действий.
Поэтому для поздравления папы с юбилеем была отправлена специальная депутация, которую папа принял милостиво: именно ей, по-видимому, он сказал свою известную фразу, что флорентинцы — пятый элемент мироздания. Это было до отлучения. После отлучения сейчас же стали думать о том, как уговорить папу снять его: беспокоили, конечно, не муки на том свете, — их флорентинцы не очень боялись: еретическая культура свое дело делала, — а убытки на этом свете. 11 ноября соединенная депутация Флоренции и союзных с ней городов Гвельфской лиги получила аудиенцию у папы, целовала его святейшую туфлю, говорила покаянные слова и умоляла снять отлучение. Папа соизволил временно приостановить действие интердикта. Во Флоренции были довольны и в благодарность пошли навстречу папе в ряде важных вопросов.
Политика Черки, полная колебаний, вялая и уступчивая, вызывала у одной части «белых» определенно отрицательное отношение. Была группа, которая требовала большей твердости, большего достоинства и большей решительности в отношениях к папе. Это были пополаны, менее богатые, не имевшие ни больших капиталов, ни большого количества товаров за границами флорентийской территории. В партии «белых», бывшей еще не так давно монолитной, появилось фракционное деление. Откололось радикальное крыло. Главою его был Данте Алигиери.
Уже давно носились слухи, что Бонифаций договорился с братом Филиппа Красивого французского, Карлом Валуа, по двум вопросам: что он станет во главе экспедиции в Сицилию — нужно было вернуть остров неаполитанским анжуйцам — и что он завоюет Флоренцию и подчинит ее папе. Слухи гласили, что Карла уже скоро ждут в Италии. Что за человек был Карл Валуа, все во Флоренции более или менее знали. Это был один из тех бандитов королевской крови, которых много ходило по лицу земли в то время: кондотьер худшего сорта, лишенный чести и совести, за деньги готовый на все. У всех было в памяти его недавнее предательство по отношению к графу Фландрскому, который доверился ему и которого он выдал Филиппу, своему брату, его заклятому врагу. Вся партия «белых» была согласна в том, что нужно дать отпор готовящемуся разбойничьему нападению. Но Черки по обыкновению был того мнения, что не нужно раздражать папу открытыми приготовлениями к борьбе, а радикалы настаивали на необходимости решительного образа действий.
В июне 1301 года в советах произошли голосования, которые показывали, что раскол в партии уже назрел. Папа требовал, чтобы флорентинцы послали ему для поддержки одной из военных его экспедиций отряд конных рыцарей. Двое ораторов Совета ста высказались за посылку отряда. Данте решительно восстал. Голосование отложили. На другой день Данте поддерживал свою точку зрения, но его мнение собрало лишь 26 голосов против 41. Большинство было на стороне Черки и избегало прямых действий. В сентябре того же года на соединенном собрании обоих советов поэт требовал сохранения в полкой силе «Установлений справедливости» и поддержания власти popolo, т. е. полноправных граждан. Именно ему, нужно думать, принадлежала инициатива предложения распространить право избрания в приоры на все цехи, в то время как до этого момента такое право принадлежало только семи старшим и пяти средним. Смысл предложения был ясен. Карл Валуа уже был у папы в Ананьи, — мы сейчас это увидим, — «черные» работали изо всех сил. Нужно было укрепить пополанскую власть, раздвинув ее социальную базу — обычный прием олигархического правительства в дни опасности. Но Черки, которые только и говорили о переговорах, о дипломатических шагах, об уступках, конечно, были неспособны предложить эту меру. Ибо шаг был боевой. Наоборот, с теми настроениями, которыми жил Данте в это время, мысль укрепить положение партии «белых» с помощью народа гармонировала вполне. Это означало возврат к политике Джано делла Белла. И ведь недаром поэт упоминает с таким сочувствием, хотя и не назвал его по имени, творца «Ordinamenti» в «Рае». Данте выступал и еще: 20 и 28 сентября, но сведений об этих выступлениях не сохранилось. Во всяком случае ясно, что он уже не рядовой политик, коим был до своего приората, а видный деятель.
Руководство радикальным крылом партии «белых» лично для Данте имело то значение, что облегчило ему смену вех в дни изгнания. Ибо радикализм означал готовность к решительному отпору против папства во имя суверенных прав флорентийской коммуны, которой угрожала папская агрессия. В изгнании изменилась вся ситуация, а флорентийская позиция по отношению к папству облегчила переход к гибеллинам.
8Пока Черки во Флоренции призывали к мягкой политике по отношению к папе, Карл Валуа неторопливо совершил свой путь в Италию. 18 июля он был в Милане, в начале августа в Сиене, 2 сентября в Ананьи, где его ждал папа. По дороге его всюду приветствовали «черные», изгнанные из Флоренции, «черные», изгнанные из Пистойи, их тосканские и романьольские единомышленники, осыпали его речами и подарками, и в Ананьи Карл приехал уже надутый важностью и с совершенно несуразными требованиями.
В Ананьи собралась настоящая биржа, т. е. та денежная держава, которая устроила поход Карла. Здесь были кроме Спини, которые по обыкновению руководили всем и финансировали всю затею, двое Францези, тоже банкиры и тоже флорентинцы, Мушатто и Биччо — по-французски Mouche et Biche, которые приехали с принцем из Франции, заранее купленные золотом Спини и трубившие всю дорогу ему в уши о том, что «черные» — ангелы, а «белые» — исчадие ада. Тут же был и Карл II Анжуйский и с ним его банкиры, Барди, опять-таки флорентинцы, и черные.
Папа, которого Якопо Гаэтани обрабатывал с глазу на глаз своими специальными аргументами, одобрительно кивал головой и нужно-не нужно благословлял и Карла, и его спутников, и анжуйцев, и «черных», и в конце концов дал Карлу 200 000 флоринов за предстоящие труды.
