Сборник - «Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка
Недостаток в людях для строения новых батарей и высадок на берег заставлял его с большим нетерпением ожидать прибытия вспомогательной эскадры контр-адмирала Пустошкина. Между тем с нашей батареи по крепости и обратно происходила день и ночь сильная пушечная стрельба. Лавировавшие суда наши также были беспокоимы с острова Видо, когда при тихом ветре или в темноте ночной приближались они слишком к острову.
Наконец 30-го числа [декабря 1798 года] прибыла столь нетерпеливо ожидаемая эскадра контр-адмирала Пустошкина[113]. Занятие генералом Шампионетом[114] Неапольского королевства давало французам удобность, посадив войска на малые суда и выйдя в море при попутном ветре, сделать высадку на западном побережье острова и тем принудить союзные эскадры снять осаду крепости. Опасение сего заставило адмирала принять деятельнейшие меры к скорейшему овладению Корфу, к чему после прибытия эскадры Пустошкина не оставалось уже иных средств, кроме как увеличить число наемных албанцев, стеснить со всех сторон гарнизон и сделать сильное нападение на остров Видо.
17-го февраля [1799 года] адмирал Ушаков занимался в течение целого дня разными распоряжениями против крепостей и острова Видо. Сочинены были на все случаи особенные сигналы; заготовлены начальникам всех отдаленных постов особенные повеления, как в каком случае поступать; послана во все селения с верными и исправными греками повестка, коей адмирал приглашал обывателей всего острова содействовать общими силами приступу и быть уже 18-го числа рано поутру в полном вооружении на обеих наших батареях, куда предписывалось албанским военачальникам также явиться с вверенными им войсками.
По желанию адмирала был собран общий военный совет, состоявший из гг. капитанов и трех турецких флагманов. Мнение адмирала было атаковать флотом остров Видо, сей важный пункт, подававший все удобства к стеснению старой крепости, но дабы принудить неприятеля оставить на оном только малое количество гарнизона, адмирал считал необходимым атаковать в то же время с сухого пути наружные укрепления, куда неприятель принужденным бы нашелся обратить все свои силы. Мнение, столь основательное, не могло не быть одобрено всеми капитанами единогласно, одним туркам таковое предприятие казалось несбыточным, и они, не имея достаточных доказательств, коими могли бы оспорить большинство голосов в совете, повторяли только турецкую свою пословицу, что камень деревом не прошибешь. Когда же узнали, что нападение на крепость будет совершено русскими кораблями и фрегатами, то камень стал им казаться уже не столь твердым. Они тотчас смекнули, что слава будет им с русскими пополам, а опасности только последним, а потому и одобрили тотчас мнение главнокомандующего.
Адмирал Ушаков не беспокоился о том, что французы по данным им повесткам во все места будут знать о намерениях наших; он того и желал, чтобы они для оборонительных действий развлечены[115] были на все укрепления, чем ослаблялась бы защита острова Видо. Все приготовления наши заставляли их полагать, что нападение произведено будет гребными судами, им и на мысль не приходило, чтобы линейные корабли или фрегаты могли приблизиться к столь ужасным батареям.
Между тем военные действия (особенно в последние двое суток) продолжались с неослабной деятельностью: батареи наши, усиленные двумя большими мортирами, не умолкали и наносили величайший вред крепости.
С 16-го числа февраля начат был уже адмиралом Ушаковым осмотр наружных укреплений с сухого пути. Все ожидали с нетерпением решительного приступа, долженствовавшего увенчать русское воинство новыми лаврами и положить конец ежедневным частым вылазкам и стычкам, изнурявшим людей без всякого видимого успеха. Никому не приходило на мысль, что может быть на другой день будет он оплакивать товарища, коего разделяет труды, друга, коему нынче жмет руку; никто не помышлял об опасностях, всякий думал только о славе: все готовились нанести решительный удар республиканцам в последнем их укреплении.
Наконец настал желанный, решительный день: это было 18-е февраля. Ветер был западный и дул прямо от наших кораблей на остров Видо. К счастью нашему, незадолго перед сим крепким ветром разорвало страшный тот бон, который французы заготовили было для воспрепятствования высадке нашей. Цепи и болты его переломало, а деревья прибило к берегу; ничто не препятствовало высадке.
На рассвете… на корабле адмиральском учинен посредством пушечного выстрела сигнал обеим батареям нашим открыть огонь против крепостей и всех укреплений Корфу, а войскам, находившимся при них и на отдельной эскадре, идти приступом на наружные пристройки; другой сигнал последовал за оным – всем кораблям и фрегатам быть готовым сняться с якорей для нападения на остров Видо.
Ушаков прилежно[116] смотрел на действия неприятельские в крепостях и, заметя, что французы устремились на защиту наружных укреплений, тотчас сигналом велел сниматься с якорей: первые два фрегата «Казанская икона Божьей Матери» и турецкий «Кирим-бей», распустив паруса, полетели в атаку к острову Видо. Им приказано идти на первую батарею и, приблизившись к ней на картечный выстрел, стать на якорях шпрингом и, обратившись бортами, сбить с нее пушки и людей. Всему соединенному флоту повторено было приказание идти поспешно в назначенные по расписанию места, лечь шпрингами против укреплений и, оборотившись бортами, действовать против батарей.
Застигнутые в их неприступном убежище французы, видя начатое против них неожидаемое смелое действие большим флотом, сначала оробели и пришли в замешательство; они кинулись к своим каленым ядрам и выстрелили по нашим передовым кораблям, но неудачно. Неприятель был мгновенно засыпан пальбой нашей, картечью и ядрами и не успел в другой раз зарядить пушки своими калеными ядрами; известно, что приготовление таких зарядов весьма медлительно, и люди совершенно открытыми сверх вала стоять не могли, те же, которые осмеливались показаться, в ту же минуту были перебиты действием нашей картечи.
При скором ходу наших кораблей остров Видо был тотчас окружен с трех сторон. Сие сильное ополчение против батарей неприятельских, беспрерывная страшная пальба и гром больших орудий приводили в трепет все окрестности; несчастный островок Видо был, можно сказать, весь взорван картечью, и не только окопы, прекрасные сады и аллеи не уцелели, не осталось дерева, которое не было бы повреждено сим ужасным железным градом; островитяне в трепете воображали, что невинные вместе с виновными, жители вместе с воинами, греки с галлами будут погребены под развалинами падающей Корфу, которая от действия более четырехсот орудий в три четверти часа преобразована была в обитель ужаса и смерти.
В одиннадцать часов пушки с батарей французских были сбиты; почти все люди, их защищавшие погибли, прочие же, приведенные в страх, кидались из куста в куст, не зная куда укрыться. Защищавшие Видо уподобились стаду, настигаемому в поле внезапной грозой и ищущему своего спасения в пещерах, ямах, между кустарниками и под большими деревьями.
Главнокомандующий, наблюдавший во время сих действий все движения неприятеля, заметив слабую оборону батарей, учиненным сигналом тотчас приказал вести высадку на остров. В минуту все было готово: вооруженные с целого флота войска наши поспешно бросились в баркасы, лодки и катера, и пошли тотчас в дело. Как только гребные суда наши пристали к берегу, войска бросились, где только нашли способные[117] места, и с невероятной скоростью вышли на берег.
Турки, со свойственной им азиатской запальчивостью, не дождавшись полевых пушек и не доплыв до берега, прыгнули в воду по пояс и, держа кинжалы во рту, а сабли в руках, с бешенством бросились на батарею. Застав французские войска залегшими в лощину, они вступили с ними в бой и всех попадавшихся им в руки резали без пощады. Тотчас за ними подоспели и наши войска, и после малого сопротивления французы были разбиты и взяты в плен. Ожесточение турок не имело пределов: они хватали французов живьем и несмотря на жалостные крики пардон влекли их к берегу и отсекали им головы.
Не было возможности остановить жестокость раздраженных турок; русские принуждены были оборонять своих неприятелей, обращая примкнутые штыки не к французам, а к союзникам своим. Сия решительная мера спасла жизнь всех, может быть, французов – турки не пощадили бы, конечно, ни одного. Русские и здесь доказали, что истинная храбрость сопряжена всегда с человеколюбием, что победа венчается великодушием, а не жестокостью, и что звание воина и христианина должны быть неразлучны.
Тут приметили кончик трехцветного султана, выходивший из-под дна большой бочки, стоявшей между пушками; опрокинули бочку, и каково же было удивление, найдя под оною… главного начальника острова Видо генерала Пиврона, сидевшего в полном мундире на шкатулке. Этот французского покроя диоген бросился в объятия [русских] и просил избавить его от лютости турок, предлагая за выкуп шкатулку свою. Офицеры наши взяли отряд солдат, окружили ими Пиврона и доставили в целости как его самого, так и богатство его к адмиралу на корабль.
