Ольга Елисеева - Потемкин
Парадоксальным в контексте версии о мстительном временщике кажется предложение Григория Александровича назначить Суворова командующим корпуса в Финляндии. В перспективе этот корпус должен был преобразоваться в армию против Швеции. Таким образом, Суворов оказывался в случае войны равен по занимаемой должности Потемкину и мог вскоре рассчитывать на чин фельдмаршала. Получается, что Потемкин продвигал Александра Васильевича вверх по служебной лестнице в самый разгар их конфликта. «Я нахожу Вашу мысль — составить наилучшим образом значительный корпус в Финляндии и, прежде всего, назначить начальником графа Суворова — отличною»[1750], — писала Екатерина князю 25 апреля.
Придворные сплетники считали и это назначение Суворова особой, утонченной местью Потемкина. «Граф Суворов-Рымникский послан смотреть шведскую границу, — записал 26 апреля Храповицкий. — Недоверчивость к шведскому королю внушил князь. Говорят, будто для того, чтоб отдалить Суворова от праздника и представления пленных пашей»[1751]. Так ли это? Официальные торжества по случаю измаильской победы были уже закончены, и Суворов находился на них в центре внимания[1752]. Обстановка на границах складывалась опасная, 15 апреля на рейд вышла эскадра Чичагова, чтобы встретить в море английский флот[1753], а через десять дней Суворов отправился в Финляндию к вновь укомплектованному корпусу.
Настроение в городе царило напряженное. Великолепный потемкинский праздник, сопровождавшийся фейерверком и демонстрацией пленных турецких пашей, был устроен не только для знати, но и для простонародья[1754]. Он предназначался, чтобы ободрить население столицы и показать противникам России, что Петербург не боится их нападения. В Великий четверг 10 апреля Потемкин приобщился Святых Тайн вместе с П. А. Зубовым[1755]. Для светлейшего князя это был не пустой жест — перед лицом смертельной опасности он хотел примириться со своим злейшим врагом. Трудно представить, что в такое время Потемкина занимал вопрос о том, как бы оттеснить старого боевого товарища от заслуженной славы.
А вот Суворов, приехав в столицу, попал в щекотливую ситуацию, из которой не смог выпутаться с честью. После взятия Измаила Александр Васильевич почувствовал себя самостоятельной политической величиной. Перед ним заискивали, его дружбы искали, ему безудержно льстили. Все это было для старого воина в новинку, и он откровенно потерялся среди придворных интриг. Играя на обостренном самолюбии Суворова, группировка Салтыкова — Зубова сумела противопоставить его Потемкину. Именно тогда и была пущена в ход легенда о бездарном командующем, якобы притеснявшем гениального подчиненного и загребавшем победы его руками[1756]. На самом деле светлейший князь всегда продвигал Суворова по службе и добивался для него наград. Без нарочитого покровительства Потемкина Александр Васильевич, с его причудами и очень непростым характером, не пробился бы в первые ряды русских полководцев, не получил бы под свою команду крупных воинских соединений и не смог бы показать, на что способен.
Все это было забыто. Суворов позволил противникам князя убедить себя, будто Григорий Александрович присвоил его измаильскую победу. Был и еще один момент семейного свойства, повлиявший на поведение Суворова. Желая привлечь его на свою сторону, Салтыков затеял сватовство своего сына к дочери полководца Наталье, фрейлине двора. Партия с Салтыковым была блестящей. Александр Васильевич всегда хотел устроить судьбу «Суворочки» и ради нее покинул старого покровителя. Сватовство расстроилось сразу после смерти Потемкина. Суворов больше не был нужен, и Салтыковы отвернулись от него, выставив на вид, что невеста не родовита, не обладает достаточным приданым, да и не красавица. Впоследствии Наталья Александровна вышла замуж за старшего брата Зубова — Николая.
Потемкинский праздникВнешне пребывание Потемкина в Петербурге превратилось в череду увеселений. «Вам известно, в какое движение приведена была наша столица прибытием в нее преславного нашего Ироя, — писал князю И. М. Долгорукому инспектор Смольного воспитательного общества Т. П. Кирьяк. — Вся знатность, богатые частные люди, даже богатые мещане, все со рвением друг перед другом старались угостить его, вменяя себе за славу принять столь знаменитого гостя. Покупали стерлядей, одну по 100, 200, 300 р. и выше. Главным у всех предметом при угощении была уха»[1757]. Шел Великий пост, который, даже ради славного «Ироя», не мог превратиться в Масленую неделю. По окончании поста князь устроил ответный праздник для всего города.
Многие современники с удивлением и восхищением описывали торжество в Таврическом дворце. О нем сохранились воспоминания, как о волшебной сказке — феерии, которые так любил устраивать Потемкин. Этот дивный сон в апрельскую ночь словно продолжал великолепные картины, виденные путешественниками в Крыму в 1787 году.
Таврический дворец был возведен в 1782–1791 годах давним приятелем Потемкина по университету архитектором Иваном Егоровичем Старовым. Первоначально он носил название Конно-гвардейского, поскольку поблизости располагались казармы этого полка. Участок, выделенный для строительства, находился вдали от оживленного центра, и дом мыслился как загородная резиденция. Его главный фасад с колоннами и куполом-ротондой был обращен к Неве. В плане дворец представлял собой огромную букву «П», распластанную на зеленом поле парка и как бы подчеркнутую голубой линией реки[1758]. Здание строилось в классическом стиле, недаром Державин сравнивал его с римскими сооружениями: «Кто хочет иметь о нем понятие — прочти, каковы были загородные дома Помпея и Мецената. Наружность его не блистает ни резьбой, ни позолотой. Древний изящный вкус — его достоинство; оно просто, но величественно».
Потемкин дважды становился хозяином дворца. Начав строительство, он через некоторое время продал дом в казну за 460 тысяч рублей, поскольку остро нуждался в деньгах для уплаты долгов. После возвращения Григория Александровича в столицу в 1791 году императрица решила снова подарить ему дворец. Достраивалось сооружение к празднику — спешно и на скорую руку. И снова, как когда-то в Тавриде, словно по волшебству, в короткий срок неотделанные покои были роскошно убраны, ветхие здания возле дворца снесены, площадь для народных гуляний расчищена. «Тысячи художников и работников занимались несколько недель приготовлениями и распоряжениями к сему празднеству»[1759], — сообщал анонимный автор записок о потемкинском празднике. Казалось, все мастеровые города работали только над «домашними уборами» для Таврического дворца. «Из лавок взято напрокат до двухсот люстр и немало больших зеркал, кроме премногих, привезенных из его собственных заводов, — продолжал рассказ Т. П. Кирьяк, — …не считая десяти тысяч свеч, приготовлено было больше двадцати тысяч шкаликов и стаканчиков с воском. Завод стеклянный занят был деланием разноцветных и разнообразных фонарей, всяких древесных плодов, бус и прочих фигур»[1760].
