Георг Брандес - Гений Шекспира. «Король трагедии»
Вульси и переступил за порог, послышалось несколько выстрелов. От бумаги или материи, которой были заряжены эти пушки, загорелась соломенная крыша. Сначала все сочли показавшийся дым незначительным и продолжали внимательно следить за пьесой. Вследствие этого огонь распространился внутрь театра, охватил все здание, и менее чем в час весь дом сгорел дотла».
То обстоятельство, что в прологе подчеркивается трижды каким-то демонстративным образом, что в пьесе изображается сущая правда, доказывает, в связи с другими совпадающими подробностями, что трагедия, упоминаемая здесь как новинка, была наша пьеса «Генрих VIII».
До 1850 года никто не сомневался в том, что эта пьеса, которой едва ли кто восхищался, написана одним только Шекспиром. В наше время никто больше не разделяет такого взгляда. Теперь вопрос об этой пьесе находится почти в таком же положении, как о драме «Два благородных родственника». Многие из современных компетентных критиков утверждают, что Шекспир не написал в ней ни одного стиха. Тонкий наблюдатель Эмерсон обратил в своей книге «Representative Men», там, где он говорит о «Генрихе VIII», внимание читателей на то обстоятельство, что здесь заметно два различных ритма шекспировский и более незначительный. Одновременно Спеддинг напечатал в журнале «The Gentleman’s Magazine» в августе 1850 года статью, изданную им впоследствии под другим заглавием «Кто написал шекспировскую пьесу о Генрихе VIII?». Здесь он также указывает на два различных вида стихов и утверждает, что в одной группе видна манера Флетчера. В 1874 году к нему примкнули Флей и Фернивалль.
Чтобы понять смысл этих исследований, пусть читатель вспомнит следующую простую эволюцию пятистопного ямба. В английском языке не существует контраста между мужскими и женскими рифмами. Первая попытка внести в белый стих некоторое разнообразие состояла в том, что к первоначальным 10 слогам присоединялся один лишний (doubleending) В «Генрихе VIII» на каждые сто стихов встречается 18 таких Бен Джонсон пытался восстановить старую манеру версификации, но должен был в конце концов подчиниться новому обычаю. Флетчер употребляет 11-сложный стих часто с такой правильностью и преднамеренностью, что впадает порой в однообразие и явную манерность
В последних произведениях Шекспира насчитывается 33 одиннадцатисложных стиха на 100, у Мессинджера 40, у Флетчера 50–80 и даже больше. Но Шекспир все чаще и чаще переносил мысль, начинающуюся в одном стихе, в следующий. Особенно в драмах, возникших в самый мрачный период его жизни, господствует этот стиль. У него стих оканчивается теперь все чаще и чаще вспомогательным глаголом, союзом или наречием. В каждой из последних пьес Шекспира попадается около ста таких стихов. В «Цимбелине» даже 130. Его преемники впали в крайность. Драмы Мессинджера, которые короче шекспировских, содержат около 150 или 170 подобных стихов. Если сравнить стиль Флетчера с метрическим стилем Шекспира, то первый покажется далеко не мужественным. Если стиль Шекспира похож на ионический, то стиль Флетчера коринфский. Эти два стиля трудно смешать. Запутаннее становится вопрос в том случае, если оба стиля встречаются вперемежку в одном и том же произведении, т. е. в «Генрихе VIII». Перед нами та же дилемма, как при разборе «Двух благородных родственников» – оставил ли Шекспир, умирая, неоконченное произведение, дополненное потом Флетчером, или же этот последний построил план пьесы, а Шекспир принимал только некоторое участие в работе, оставляя и дополняя отдельные сцены? Для меня первая возможность не существует. Нет, не Шекспир построил эту пьесу. Нет, не мог он написать этого произведения, лишенного целости и единства.
Но в самом ли деле встречаются в этой драме такие части, которые должны быть приписаны ему? Вопреки Ферниваллю и Саймонсу, я утверждаю «да» Не следует, во-первых, пренебрегать тем фактом, говорящим в пользу такого мнения, что Геминдж и Кондел включили пьесу в первое издание in-folio. Во всех остальных случаях никто не сомневается в том, что они были лучше нашего посвящены во все тайны шекспировского авторства. Ни одна из пьес, включенных ими в первое издание in-folio, не была заподозрена в подложности. Только самые веские причины могут нас, следовательно, заставить отказаться от «Генриха VIII». Однако единственный аргумент, приводимый обыкновенно против этой драмы, заключается в ее недостатках, в отношении слабости даже тех отрывков, о которых только и может быть речь, а это далеко не основательный довод. Шекспир, сотрудничая с другим писателем, не отдавался всецело своей работе, не призывал на помощь все свои силы и не давал свободно расходиться своему воображению. Ведь случай с «Генрихом VIII» не единственный в своем роде. А с другой стороны, в тех местах, которые ему приписываются большинством английских критиков, встречаются явные аналогии с теми работами, которые написаны в этот же период им и только им одним
Уже Самуил Джонсон, не сомневавшийся в авторстве Шекспира, заметил в свое время (1765), что гений Шекспира является и исчезает здесь вместе с королевой Екатериной; все прочее было нетрудно придумать и написать. В 1850 году Джеймс Спеддинг, пользуясь указанием Теннисона, открыл, как мы уже упомянули, что только одна часть пьесы написана Шекспиром, тогда как другая принадлежит Флетчеру. Мнение это поддерживал также Самуил Гиксон, заявивший по этому поводу публично, что он года три или четыре тому назад занимался тем же вопросом и пришел, по крайней мере относительно отдельных сцен, к тому же выводу. Эта догадка получила новое подтверждение, когда после тщательных метрических изысканий Флей всецело примкнул к упомянутому взгляду.
Что не Шекспир начертал план пьесы – было заранее известно. Спеддинг метко заметил, что пьеса не производит в целом никакого впечатления, так как с ходом действия интерес зрителя ослабевает, вместо того чтобы усиливаться, и потому что вызванная в зрителе симпатия не гармонирует, а контрастирует с развитием самой пьесы. В первых действиях героиней является, бесспорно, королева Екатерина. Все внимание зрителя сосредоточивается на ее фигуре. Хотя необходимость почтительно отнестись к монарху, который был почти современником, к отцу королевы Елизаветы, не позволяла осветить слишком ярко фактические отношения, но автор делает довольно прозрачный намек на то, что угрызения совести, которые терзают короля по поводу почти двадцатилетнего бесплодного брака, вызваны собственно желанием жениться на Анне Болейн. Однако, тем не менее, зритель должен, по мнению автора, испытывать потом при торжественном короновании Анны чувство радости и удовольствия, а когда у нее родится дочь, то настроение должно перейти в настоящее ликование. Затем, включенное в пятое действие обвинение против архиепископа Кранмера в ереси, покровительство короля, оказанное ему, его оправдание и назначение кумом Елизаветы – все это не находится ни в какой внутренней связи с самим действием. Вульси, являющийся одним из главных действующих лиц пьесы и как бы злым демоном королевы Екатерины, исчезает с подмостков ранее ее и не переживает конца третьего действия. Вся пьеса остается в памяти только как ряд обстановочных сцен с пением, музыкой и танцами. Экстренное заседание государственного совета по поводу судьбы Бекингема; большой праздник с маскарадом и балом в доме Вульси; допрос английской королевы; коронационная процессия с трубными звуками, балдахином и королевскими драгоценностями. Видение умирающей королевы, хоровод ангелов в позолоченных масках и с пальмовыми ветвями. Наконец, торжественные, пышные крестины во дворце и опять процессии, балдахины, трубачи и герольды.
