Джек Мэтлок - Смерть империи
Все это замечательно. Но знали ли мы, что в ночь с 18 на 19 августа произойдет переворот? Нет, безусловно, не знали — едва ли мы могли знать больше, чем знали сами заговорщики, а они приняли окончательное решение в последнюю минуту. Но мы знали достаточно, чтобы строить политику на основе хорошей информации.
Во–первых, мы знали, что могучие силы были преисполнены решимости ввести чрезвычайное положение в ключевых районах страны и что они приходили во все большее раздражение из–за отказа Горбачева разрешить это. Мы понимали, что это вполне может привести к отчаянной попытке заставить Горбачева, но невозможно было с точностью предсказать, какую форму это примет. Новая открытость общества не позволяла заговорщикам составлять планы такого масштаба, какой необходим для успеха. Любой заранее составленный далеко идущий план, безусловно, просочился бы, и то, что Попов знал еще в июне о задуманных махинациях, подкрепляло эту точку зрения. А без заранее проведенных консультаций с командирами нельзя было рассчитывать на должный отклик со стороны КГБ и армии. Поэтому заговорщики могли так и не дождаться нужной комбинации обстоятельств, чтобы привести свои планы в действие.
Похоже, что идея предъявить ультиматум Горбачеву в Форосе и изолировать его, если он откажется, была принята только в пятницу, 16 августа, а точный состав Комитета по чрезвычайному положению был определен лишь после встречи в Форосе, Собственно, пока Янаев не подписал 18 августа в 11:00 вечера по московскому времени рокового указа, никто не мог быть абсолютно уверен в том, что заговор будет осуществлен.
Недостаточно было знать о готовящемся перевороте, — важно было еще понимать, удастся он или нет. Исходя из тайной информации, сделать тот или иной вывод невозможно, а вот хорошее знание страны и ее общества позволяет это сделать.
Летом 1991 года наше посольство неоднократно сообщало, что попытка убрать Горбачева вполне может произойти, но очень маловероятно, чтобы противозаконный путч удался. Именно это я и пытался довести до сведения американских журналистов в Москве 5 августа 1991 года.
————
То, что произошло утром 19 августа, поразило и застигло врасплох не только Белый Дом, но и все американские и иностранные средства массовой информации. Буквально все заголовки кричали о том, что Горбачев «снят», словно это было окончательно (а лаже руководители переворота утверждали, что это явление временное), и такое же освещение было дано событиям в газетах во вторник, хотя они закрылись через много часов после провальной пресс–конферендии в Москве и появления первых признаков того, что переворот начинает захлебываться.
Так, например, «Нью—Йорк таймс», давшая наиболее подробное и сбалансированное освещение событий, крупными буквами объявила 19 августа:
ГОРБАЧЕВ СМЕШЕН В РЕЗУЛЬТАТЕ ПЕРЕВОРОТА, ОСУЩЕСТВЛЕННОГО СОВЕТСКИМИ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ И СТОРОННИКАМИ ЖЕСТКОЙ ЛИНИИ; ОБВИНЯЮТ В ТОМ, ЧТО ЗАВЕЛ СТРАНУ В ТУПИК.
Две формулировки в заголовке искажали факты: Горбачев не был «смещен» (хотя Комитет по чрезвычайному положению мог со временем это сделать), и переворот не был осуществлен «советскими вооруженными силами» — министр обороны это все–таки не «вооруженные силы» в целом. Во всяком случае в «Нью—Йорк тайме» внимательный читатель мог обратить внимание на эти несообразности — собственно, второй заголовок в том же номере гласил «Горбачев предположительно смещен», но газеты на большей части страны до таких тонкостей не дошли.
На второй день, 20 августа, «Нью—Йорк таймс» на первой полосе объявила:
РУКОВОДИТЕЛИ КГБ И ВОЕННЫЕ ЗАКРУЧИВАЮТ ГАЙКИ.
Но к тому времени уже было ясно, что Комитет по чрезвычайному положению отнюдь не закручивает гайки, как считали люди накануне. Сообщения о действительной ситуации в изобилии поступали в средства массовой информации, несмотря на все усилия контролировать их.
Несмотря на допущенные промашки, «Нью—Йорк таймс» излагала события не с таким перекосом, как большинство газет страны…
Не лучше было информировано и телевидение. Когда 19 августа меня интервьюировали в ночном выпуске «Эй-Би-Си», и я сказал, что переворот не может удаться; все остальные комментаторы скептически отнеслись к моему высказыванию: они не только отрицали возможность возврата к прежнему положению, но считали глупым думать, что КГБ и армия не смогут удержать контроль над страной, если они того хотят. Никто, казалось, не думал о том, что ни КГБ, ни армия не были монолитны и что неизвестно, как поведут себя и те, и другие в случае противодействия граждан.
Очень немногие обозреватели понимали, какие глубокие перемены произошли в Советском Союзе, хотя неоднократно наблюдали их и писали о них. Собственно, они склонны были совершить ту же ошибку, что и лидеры переворота.
XXI Роковые удары
Наши добрые намерения… не были осуществлены в значительной мере потому, что мы не произвели изменений в старом механизме власти.
Я имею ввиду государственную бюрократию… Мы… по–настоящему еще не приступили к решительным демократическим переменам в экономике.
Михаил Горбачев, из выступления перед Верховным Советом СССР, 26 августа 1991 г.
Я лично верю сегодня Михаилу Сергеевичу Горбачеву значительно больше, чем даже три недели тому назад, до путча.
Борис Ельцин, 4 сентября 1991 г.
Трудно сказать, сколько республик присоединятся к союзу, но я твердо уверен, что союз будет.
Борис Ельцин, 14 ноября 1991 г.
Да, они теперь говорят: мы создадим конфедерацию и через запятую добавляют: но мы за единое государство. Как такое может быть ?
Леонид Кравчук, 26 ноября 1991 г.
К воскресенью, 25 августа 1991 года — ровно через неделю после того, как Геннадий Янаев согласился взять на себя полномочия президента, — он и все его соратники по заговору либо сидели в тюрьме, либо были мертвы, Деятельность коммунистической партии Советского Союза была прекращена, а большинство республик, вслед за тремя прибалтийскими республиками, бросились выходить из Союза. Для Горбачева положение осложнялось еще и тем, что центрального советского правительства по сути дела не существовало. Совет министров был распущен, КГБ, травмированный и напуганный, отдан под управление шефа–реформатора, а командование армией перетряхнуто.
Ельцин воспользовался попыткой переворота для того, чтобы распространить свою власть на области, обычно находившиеся под юрисдикцией центра или федерации, и Горбачев — поскольку это было необходимо для его спасения — мог лишь согласиться с тем, что Ельцин сделал в его отсутствие. Но в результате таких действий вся политическая инициатива перешла к Ельцину, тем более что Горбачев по возвращении в Москву медлил нанести решающий удар по компартии и отказаться от своей приверженности социализму.
